практика Европейского Суда по правам человека

В Верховный Суд Российской Федерации поступил неофициальный перевод постановления Европейского Суда по правам человека по жалобе N 4493/11 "Атаманчук против Российской Федерации" (вынесено 11 февраля 2020 года, вступило в силу 12 октября 2020 года), которым установлены отсутствие нарушения статьи 10 Конвенции в связи с привлечением заявителя к ответственности согласно части 1 статьи 282 Уголовного кодекса Российской Федерации (далее - УК РФ) и отсутствие нарушения статьи 6 Конвенции в связи с отказом суда в удовлетворении ходатайства заявителя о вызове и допросе специалиста-филолога.

В той степени, в которой заявитель может ссылаться на статью 10 Конвенции, Европейский Суд напомнил, что "вмешательство" нарушает статью 10 Конвенции, если только оно не удовлетворяет требованиям пункта 2 этого положения. Таким образом, остается установить, было ли такое вмешательство "предусмотрено законом", преследовало ли оно одну или несколько законных целей, закрепленных в указанном пункте, и было ли оно "необходимым в демократическом обществе" для достижения указанных целей (пункт 37 постановления).

Суд отметил, что осуждение заявителя основывалось на части 1 статьи 282 Уголовного кодекса РФ. Заявитель не привел никаких конкретных аргументов в отношении того, было ли это "вмешательство" "предусмотрено законом". Суд счел, что этот критерий был соблюден в настоящем деле.

Как усматривалось из текста постановления, власти упомянули цель защиты прав других людей, предотвращения беспорядков и "разрешения потенциального конфликта правовыми средствами". По их мнению, статьи заявителя могли спровоцировать насилие и могли негативно повлиять на российский правопорядок.

Суд установил, что заявитель был осужден за разжигание ненависти и вражды и унижение достоинства "группы лиц" по причине их "этнической принадлежности, языка, происхождения и религии". Как отмечалось, по крайней мере, в одном из экспертных заключений, заявитель не называл в своей статье какую-либо конкретную группу, за исключением косвенного упоминания армянской этнической группы. Национальный суд установил, что в своей статье заявитель говорил о людях, проживающих в Краснодарском крае и являющихся "нерусскими" в том смысле, что они были нерусской национальности и/или прибыли в Российскую Федерацию из другой страны и/или говорили на языке, отличном от русского и/или имели иные религиозные убеждения (очевидно, отличающиеся от большинства населения региона). По-видимому, заявитель не оспаривал это толкование. Суд счел это установленным и, таким образом, принял это во внимание. Действительно, заявитель утверждал, со ссылкой на "этнические особенности", что члены этих групп занимались преступной деятельностью и что, проживая в Российской Федерации, они продолжали преступное поведение. С другой стороны, заявитель противопоставлял эти группы "русскому" населению в смысле этнической принадлежности. В то же время из содержания статьи видно, что в ней также говорилось о том, что эти группы или их отдельные члены "мигрировали" в Российскую Федерацию. Этот аспект также имел отношение к делу, хотя и являлся, по мнению Суда, второстепенным (пункты 40 - 41 постановления).

Ввиду вышеизложенных соображений Суд признал, что "вмешательство" в настоящее дело было направлено на защиту "прав других лиц", в частности, достоинства людей нерусской национальности, проживающих в Краснодарском крае. В постановлении Большой Палаты по делу "Аксу против Турции" Суд отметил, что дискриминация на основании, помимо прочего, этнической принадлежности является формой расовой дискриминации. Расовая дискриминация является особо возмутительным видом дискриминации и, в свете своих опасных последствий, требует от властей особой бдительности и незамедлительной реакции. Суд также постановил, помимо прочего, что негативные стереотипные представления об этнической группе были способны, при достижении определенного уровня, оказывать влияние на ощущение идентичности группы и на чувства собственного достоинства и уверенности в себе ее членов (пункт 42 постановления).

По мнению Суда, не было никаких оснований во внутригосударственной оценке для утверждения властей о преследовании заявителя в связи с риском насилия или, в более общем смысле, любым риском беспорядка. Чтобы обосновать эту законную цель, необходимо продемонстрировать, что заявления заявителя были "способны привести" или фактически приводили к беспорядкам - например, в форме народных волнений, таких как массовые выступления, - и что национальные власти имели это в виду, когда действовали с целью наказать его. Не оспаривалось, что статья заявителя не содержала прямых или косвенных призывов к насилию. Действительно, суд, судя по всему, не следовал выводу, сделанному в заключении Ф. о том, что утверждения заявителя содержали косвенный призыв к насильственным действиям против группы лиц (пункт 43 постановления).

В отсутствие достаточных подробностей, Суд не усмотрел, была ли ссылка властей на "неблагоприятные последствия для российского правопорядка" или "разрешение потенциального конфликта правовыми средствами" ссылкой на законные цели с точки зрения пункта 2 статьи 10 Конвенции (пункт 44 постановления).

Далее Суд перешел к исследованию вопроса о том, было ли вмешательство в право заявителя на свободу выражения мнений "необходимым в демократическом обществе" для достижения законной цели защиты "прав других лиц", как они были описаны выше.

Суд вновь обратил внимание на то, что свобода выражения мнения составляет одну из существенных основ демократического общества и является главным условием развития общества и самовыражения каждого из его членов. Согласно пункту 2 статьи 10 Конвенции она применяется не только к "информации" или "идеям", признанным правильными, безобидными или нейтральными, но и к тем, которые оскорбляют, шокируют или вызывают беспокойство. Таковы требования плюрализма, толерантности и либерализма, без которых не существовало бы "демократического общества" (пункт 46 постановления).

Суд вновь заявил, что оскорбительная лексика может выходить за рамки защиты свободы выражения мнений, если она равносильна непристойному унижению; однако использование вульгарных фраз само по себе не имеет решающего значения для оценки оскорбительного выражения, поскольку оно вполне может служить лишь стилистическим целям. Стиль является частью коммуникации как формы выражения и как таковой защищен вместе с содержанием выраженных идей и информации (пункт 47 постановления).

Как указано в статье 10 Конвенции, продолжил Суд, свобода выражения мнения допускает ряд исключений, которые, однако, должны строго регламентироваться, и необходимость любых ограничений должна быть убедительно определена (пункт 48 постановления).

Как было подчеркнуто в тексте постановления, "[з]адачей Европейского Суда при исполнении надзорных функций является не исполнение обязанностей компетентных национальных органов, а только пересмотр решений компетентных национальных органов согласно статье 10 Конвенции, вынесенных ими в соответствии с их полномочиями по оценке. Это не означает, что надзор ограничен в установлении того, действовало ли государство-ответчик по своему усмотрению здраво, осмотрительно и добросовестно; перед Судом стоит задача оценить обжалуемое вмешательство в свете дела в целом и определить, было ли оно "соразмерным преследуемой законной цели", а также являются ли причины, представленные национальными властями для обоснования этого, "достаточными и существенными". Поступая таким образом, Суд должен убедиться также в том, что национальные власти применяли нормы, соответствующие принципам статьи 10 Конвенции и, более того, что их применение основывалось на приемлемой оценке обстоятельств, относящихся к делу" (пункт 49 постановления).

По мнению Суда, при оценке конкретного случая "вмешательства" в свободу выражения мнения в данном типе дел следует принимать во внимание различные факторы, в том числе: контекст, в котором были сделаны оспариваемые заявления, их характер и формулировку, их способность привести к вредным последствиям и причины, приведенные судами для оправдания рассматриваемого вмешательства; были ли заявления сделаны на фоне напряженного политического или социального фона; могут ли заявления, справедливо истолкованные и рассматриваемые в их непосредственном или более широком контексте, рассматриваться как прямой или косвенный призыв к насилию или как оправдание насилия, ненависти или нетерпимости; способ, которым были сделаны заявления, и их способность - прямая или косвенная - привести к вредным последствиям. Исход конкретного дела определяется взаимодействием между различными факторами, а не каким-либо одним из этих факторов, взятым в отдельности (пункт 50 постановления).

Суд отметил, что, оценивая, могут ли заявления рассматриваться как прямой или косвенный призыв к насилию или как оправдание насилия, ненависти или нетерпимости, указанный межгосударственный орган по защите прав и свобод человека "был особенно чувствителен к необоснованным заявлениям, оскорбляющим или выставляющим в негативном свете этнические, религиозные или другие группы в целом (см. решение Европейского Суда от 18 мая 2004 года по делу "Серо против Франции"... и решение Европейского Суда от 20 апреля 2010 года по делу "Ле Пен против Франции"..., во всех указанных решениях речь идет в целом о негативных высказываниях в отношении неевропейцев и, в частности, мусульманских иммигрантов во Франции; решение Европейского Суда по делу "Норвуд против Соединенного Королевства"..., которое касалось заявлений, связывающих всех мусульман в Соединенном Королевстве с террористическими атаками в Соединенных Штатах Америки 11 сентября 2001 года; решение Европейского Суда от 2 сентября 2004 года по делу "В.П. и другие против Польши"..., и решение Европейского Суда от 20 февраля 2007 года по делу "Павел Иванов против Российской Федерации"..., оба указанных решения касались яростных антисемитских заявлений; постановление Европейского Суда от 16 июля 2009 года по делу "Фере против Бельгии"..., касающееся заявлений, изображающих неевропейские иммигрантские общины в Бельгии как преступно настроенные; решение Европейского Суда от 12 июня 2012 года по делу "Хизб ут-Тахрир и другие против Германии"...., и постановление Европейского Суда от 14 марта 2013 года по делу "Касымахунов и Сайбаталов против Российской Федерации"..., которые касались прямых призывов к насилию против евреев, государства Израиль и Запада в целом)" (пункт 51 постановления).

Поэтому, согласно позиции Европейского Суда, провоцирование ненависти не обязательно должно выражаться в призыве к насилию или другим преступным действиям. Нападки на личность в форме оскорблений, а также насмешки и клевета в отношении определенной группы населения могут оправдать борьбу властей с ксенофобскими и иными дискриминационными высказываниями, так как это является осуществлением свободы выражения мнения в недопустимой форме (пункт 52 постановления).

Суд установил - в своей статье заявитель утверждал, что "представил свои аргументы в пользу своего решения не голосовать на предстоящих выборах. Его рассуждения побудили его спросить о понятии "народа", чье богатство росло, согласно некоторым оценкам. Его последующие рассуждения мог[ли] быть восприняты как предполагающие, что люди русской национальности пострадали, и виноваты в этом были нерусские группы. Его статья заканчивалась обращением к новому Президенту Российской Федерации для решения связанных с этим вопросов" (пункт 53 постановления). Заявитель утверждал, со ссылкой на "этнические особенности", что члены этих групп занимались преступной деятельностью и что, находясь в Российской Федерации, они продолжали вести себя преступно, "запуская руки в чужой карман" и сговорившись против "жителей Кубани". Заявитель также утверждал, что члены этих групп будут "убивать, насиловать, грабить и порабощать в соответствии со своими варварскими идеями" и что они "будут участвовать в уничтожении" Российской Федерации (пункт 54 постановления).

Заявитель был осужден за свою статью, которая, по мнению национальных судов, разжигала ненависть и вражду и унижала достоинство группы людей по причине их этнической принадлежности, языка, происхождения и религии.

Как усматривалось из постановления, за каждую публикацию статьи заявитель был приговорен к штрафу в размере 200 000 рублей (около 5086 евро на тот момент) <21>, а также был лишен права заниматься журналистской или издательской деятельностью в течение двух лет. Отмечая истечение срока судебного преследования в отношении первой статьи, суд постановил, что соответствующие приговоры не подлежали исполнению в отношении первой публикации статьи (пункт 56 постановления).

--------------------------------

<21> Штраф за второе нарушение был затем заменен на двести часов общественных работ из-за неуплаты заявителем штрафа.

Что касается языка, использованного в рассматриваемой статье, Суд счел, что подобный язык был использован с целью "оскорбить, шокировать или вывести из равновесия". Отметив это, Европейский Суд напомнил, что именно взаимодействие различных факторов, а не любого из них, взятого в отдельности, приводит к выводу, что конкретное утверждение представляет собой выражение, которое не может требовать защиты по статье 10 Конвенции или которое может наказываться в порядке уголовного преследования, например, в соответствии с законодательством о "разжигании ненависти", как в настоящем деле (пункт 57 постановления).

Европейский Суд признал, что основания, приведенные национальными судами для осуждения заявителя, были важны для достижения законной цели. По мнению Суда, оставалось установить, были ли эти причины достаточными в контексте настоящего дела.

Суд отметил, что оспариваемый текст был впервые опубликован во время и в связи с продолжающейся избирательной кампанией в 2008 году. Основная идея статьи заявителя состояла в том, чтобы представить его взгляды относительно (не)участия в предстоящих выборах. В то же время Европейский Суд не усмотрел особой логики или существа в последующем дискурсе заявителя, касающемся отрицательной роли нерусских групп по отношению к начальной обсуждаемой теме. Его рассуждения не могут быть разумно восприняты как комментарии, критикующие какую-либо конкретную политику правительства, например, в отношении миграции (пункты 59 - 60 постановления).

Суд отметил, что даже если утверждение считается оценочным суждением, пропорциональность вмешательства может варьироваться в зависимости от того, действительно ли существует "фактическое обоснование" оспариваемого заявления: если обоснования нет, такое оценочное суждение может оказаться чрезмерным. Суд согласился с внутригосударственными судами в том, что статья заявителя не содержала таких достаточных фактических оснований. В показаниях заявителя в судах или в Европейском Суде не было ничего, что могло бы послужить какой-либо основой для резких замечаний о жителях нерусских этнических групп в Краснодарском крае и негативных стереотипов (пункт 61 постановления).

В этом контексте Суд выразил сомнение по поводу того, было ли содержание статьи заявителя "способно внести вклад в общественные дебаты" по соответствующему вопросу или что "основная цель" статьи касалась вопроса голосования на выборах или воздержания от него (пункт 62 постановления).

Суд также отметил, что статья заявителя была опубликована в газетах с тиражами 8 000 и 10 000 экземпляров, распространяемых в городе Сочи, который, как указал суд первой инстанции, хотя и достаточно поверхностно, находился в "многоэтническом регионе" (пункт 63 постановления).

Суд согласился с судами в том, что формулировка оспариваемых заявлений может быть обоснованно оценена как разжигание низменных эмоций или укоренившихся предубеждений в отношении местного населения нерусской национальности. Таким образом, несмотря на то, что не считалось, что в статье содержался какой-либо явный призыв к актам насилия или другим преступным действиям, но определенная реакция национальных властей находилась в пределах их свободы усмотрения (пункт 64 постановления).

Суд принял к сведению, что наказание в отношении первой публикации оспариваемой статьи не было исполнено. Что касается второй публикации той же статьи, в обстоятельствах дела Европейский Суд счел, что наказания были соразмерны преследуемым целям.

Европейский Суд обратил внимание на то, что характер и строгость примененных санкций являются теми факторами, которые необходимо принимать во внимание при оценке соответствия вмешательства свободе выражения мнения, гарантированной статьей 10 Конвенции. Суд должен проявлять крайнюю осмотрительность там, где принятые национальными властями меры или наложенные ими санкции таковы, что могут заставить прессу отказаться от участия в обсуждении вопросов, представляющих законный общественный интерес. Хотя Договаривающимся государствам разрешается, или они даже обязаны, на основании их позитивного обязательства в соответствии со статьей 8 Конвенции, регулировать осуществление свободы выражения мнений с целью обеспечения надлежащей защиты в соответствии с законом репутации отдельных лиц, они не должны делать это таким образом, который ненадлежащим образом удерживает средства массовой информации от выполнения ими своей роли "общественного наблюдателя" (например, путем предупреждения общественности о явном или предполагаемом злоупотреблении государственной властью). Журналисты, занимающиеся расследованиями, могут быть лишены возможности освещать вопросы, представляющие общественный интерес (например, такие как предполагаемые нарушения при заключении государственных контрактов с коммерческими организациями), если они рискуют, в качестве одной из обычных санкций, налагаемых за необоснованные нападения на репутацию частных лиц, быть приговоренными к тюремному заключению или к запрету на осуществление своей профессии. Такой сдерживающий эффект, как страх перед наказанием оказывает негативное влияние на реализацию журналистами свободы выражения мнения, действует во вред обществу в целом, и также является фактором, который касается пропорциональности, а тем самым и обоснованности взысканий, наложенных на заявителя, который имел право привлечь внимание общественности к важному вопросу, представляющему общий интерес (пункт 66 постановления).

Суд подтвердил, что, хотя определение наказания, в принципе, является вопросом внутригосударственных судов, введение тюремного заключения за преступления в рамках прессы будет совместимо со свободой журналистского самовыражения, гарантированного статьей 10 Конвенции, только в исключительных обстоятельствах, в частности там, где другие основные права были серьезно нарушены, как, например, в случаях разжигания ненависти и подстрекательства к насилию. Предварительные ограничения, налагаемые на деятельность журналистов, требуют самого тщательного изучения и оправданы только в исключительных обстоятельствах (пункт 67 постановления).

Суд установил, что заявителю было назначено наказание в виде штрафа незначительного размера. Суд первой инстанции также решил назначить дополнительное наказание, запрещающее ему заниматься какой-либо журналистской или издательской деятельностью.

По мнению Суда, наказания по названному делу были вынесены в контексте законодательства, направленного на борьбу с разжиганием ненависти. В конкретном контексте обвинения против заявителя назначенные наказания были направлены на защиту "прав других лиц", в частности, достоинства людей нерусской национальности, проживающих в Краснодарском крае Российской Федерации. В этой связи Европейский Суд напомнил, что Договаривающимся государствам разрешается или даже они обязаны своими позитивными обязательствами в соответствии со статьей 10 Конвенции регулировать осуществление свободы выражения мнений, чтобы обеспечить надлежащую защиту со стороны закона в таких обстоятельствах и/или где основные права других лиц были серьезно нарушены. Кроме того, Европейский Суд уже выразил сомнение в том, что содержание статьи заявителя было "способно внести вклад в общественные дебаты" по соответствующему вопросу или что его "основной целью" было сделать это. Суд также отметил, что пункт 1 статьи 282 Уголовного кодекса Российской Федерации предусматривает возможность корректировки периода запрета на осуществление определенной деятельности, который может составлять "до трех лет". Что касается заявителя, то суд ограничил это дополнительное наказание двумя годами с учетом обстоятельств дела (пункт 70 постановления).

С другой стороны, согласно позиции Суда, следовало отметить, что в рассматриваемый период времени заявитель являлся учредителем газеты "Сочи - другой взгляд" и только изредка публиковал статьи в других местных газетах (таких как "Лазаревская панорама"), видимо, как фрилансер, помимо своей основной профессиональной деятельности в качестве предпринимателя. Суд счел, что из обстоятельств дела не следовало, что запрет на осуществление журналистской или издательской деятельности в течение двух лет имел какие-либо существенные практические последствия для заявителя. Заявитель не доказал обратное в Суде (пункт 71 постановления).

С учетом вышеизложенного Европейский Суд признал, что настоящее дело раскрыло исключительные обстоятельства, оправдавшие наказания, наложенные на заявителя. В частности, Суд счел, что, запретив заявителю заниматься журналистской или издательской деятельностью в течение двух лет, национальные суды не нарушили в данном деле принципа, согласно которому пресса должна быть способна выполнять роль общественного наблюдателя в демократическом обществе. Европейский Суд пришел к выводу, что по названному делу не было допущено нарушения статьи 10 Конвенции.

Заявитель также жаловался в соответствии со статьей 6 Конвенции, что у него не было возможности допросить Ф., специалиста-филолога.

По мнению Европейского Суда, независимо от того, могут ли окончательные устные показания Ф. на суде рассматриваться как "свидетельские показания" (будь то для стороны обвинения или стороны защиты), в настоящем деле следовало учитывать общую справедливость разбирательства и, в связи с этим, данная жалоба должна быть отклонена по следующим причинам.

Европейским Судом было установлено, что основные выводы Ф. соответствовали ряду заключений экспертов, назначенных по уголовному делу. Эти выводы были неблагоприятны для заявителя. Правда, в отличие от заключений экспертов, Ф. пришел к выводу, что статья заявителя содержала косвенные призывы к насильственным действиям против нерусского населения. Этот вывод, однако, не был рассмотрен судом первой инстанции при осуждении заявителя. Суд отметил, что как суд первой инстанции, так и суд апелляционной инстанции, предпочли полагаться в основном на экспертные заключения, а не на заключение Ф., который, однако, был упомянут среди доказательств, подтверждающих вину заявителя. Не утверждалось, и Европейский Суд не нашел, что заявитель был ограничен в оспаривании данных экспертных заключений в ходе судебного разбирательства. Кроме того, представляется, что Ф. был допрошен в ходе предварительного следствия. Оставалось неясным, какие вопросы заявитель хотел задать Ф. во время судебного разбирательства или при обжаловании, отметил Суд (пункт 83 постановления).

Таким образом, Европейский Суд резюмировал, что, несмотря на то, что суды не указали причины отклонения ходатайства заявителя, в конкретных обстоятельствах настоящего дела отказ вызывать Ф. для допроса в суде в отношении представленных им доказательств (то есть его заключения специалиста) не затронул общую справедливость уголовного разбирательства в отношении заявителя в соответствии с пунктом 1 статьи 6 Конвенции. Суд пришел к выводу о том, что в настоящем деле не было допущено нарушение статьи 6 Конвенции.

Неофициальные переводы текстов постановлений Европейского Суда по правам человека получены из аппарата Уполномоченного Российской Федерации при Европейском Суде по правам человека - заместителя Министра юстиции Российской Федерации.

В текстах в основном сохранены стиль, пунктуация и орфография авторов перевода.