практика Европейского Суда по правам человека

В Верховный Суд Российской Федерации поступил неофициальный перевод постановления Европейского Суда по жалобе N 45013/05 "Аношина против Российской Федерации" (вынесено и вступило в силу 26 марта 2019 г.), которым установлено нарушение статьи 2 Конвенции в связи с лишением сотрудниками правоохранительных органов жизни А., брата заявительницы, и отсутствием эффективного расследования по этому факту.

Как усматривалось из текста постановления, стороны согласились, что представители государства намеренно и необоснованно лишили жизни брата заявительницы. Следовательно, по мнению Суда, ввиду этого имело место нарушение статьи 2 Конвенции (пункт 27 постановления).

Что касается вопроса предполагаемого нарушения статьи 2 Конвенции в аспекте неисполнения позитивных обязательств процессуального характера, то Суд вновь напомнил, что "[п]роцессуальное обязательство государства проводить эффективное расследование по фактам смерти является "отделяемым" от его материально-правового обязательства не [лишать жизни]" (пункт 35 постановления).

При этом "[р]асследование является "эффективным", если таковое является независимым, надлежащим, тщательным, беспристрастным, открытым и оперативным" (пункт 36 постановления).

Однако этого нельзя было сказать, по мнению Суда, о расследовании факта смерти А. "[П]реступление было совершено в закрытом государственном учреждении, и все доказательства были доступны властям. Выводы судебно-медицинской экспертизы поставили под сомнение версию, представленную работниками вытрезвителя... Несмотря на ограниченный круг подозреваемых, главный подозреваемый был впервые допрошен только в марте 2006 г. <33>. До того времени в ходе расследования по непонятным причинам не принималось во внимание присутствие его и его коллег по работе на месте преступления, хотя это должно было быть зарегистрировано в графике дежурств и в журналах патрулирования. Расследование в разное время вели шесть разных следователей, и оно приостанавливалось тринадцать раз. Хотя двое ключевых свидетелей признались в даче ложных показаний, одобренных руководством... РУВД, никаких обвинений в этом отношении не последовало" (пункт 37 постановления).

--------------------------------

<33> Как усматривалось из текста постановления, смерть произошла в июле 2002 г.

Суд заключил, что расследование не было проведено должным образом. Следовательно, имело место нарушение статьи 2 Конвенции.

В Верховный Суд Российской Федерации поступил неофициальный перевод постановления Европейского Суда по жалобе N 29729/09 "Хайруллина против Российской Федерации" (вынесено 19 декабря 2017 г., вступило в силу 19 марта 2018 г.), которым установлено нарушение статьи 2 Конвенции с точки зрения ее материального и процессуального аспектов в связи с тем, что скончавшийся супруг заявительницы подвергался физическому жестокому обращению в отделении полиции и государственные должностные лица несли ответственность за его смерть, а также из-за отсутствия эффективного расследования этих обстоятельств, нарушение пунктов 1 и 5 статьи 5 Конвенции ввиду лишения свободы мужа заявительницы в нарушение закона и отказа суда в рассмотрении ее требований о компенсации в отношении произвольного доставления ее супруга в отделение полиции и заключения под стражу.

Что касается вопросов соблюдения статьи 2 Конвенции в ее процессуальных аспектах, то Европейский Суд вновь напомнил - обязательство по проведению эффективного расследования утверждений в отношении обращения, противоречащего статьям 2 и 3, со стороны представителей государства, надлежащим образом установлено в прецедентной практике Суда (пункт 54 постановления). Характер и степень рассмотрения, необходимые для удовлетворения минимальной степени эффективности расследования, зависят от обстоятельств дела, должны оцениваться на основании всех соответствующих фактов и с учетом практических особенностей работы следствия. В случае, когда лицо скончалось при подозрительных обстоятельствах от рук представителя государства, внутригосударственные органы власти должны особенно тщательно провести соответствующее расследование.

Суд установил, что "покойный [супруг] заявительницы скончался после заключения под стражу в отделении полиции. Заявительница утверждала, что он подвергался жестокому обращению в отделении полиции, в частности, посредством удушения с помощью противогаза. Ее утверждения в отношении последующих событий представляются состоящими из двух частей: одно или несколько должностных лиц несут ответственность за смерть ее покойного мужа или жестокое обращение; и/или какие-то иные действия со стороны должностного лица (лиц) довели потерпевшего до самоубийства". По мнению Суда, контекст настоящего дела и утверждения заявительницы указывали на "спорную" жалобу и, следовательно, необходимо провести расследование для соблюдения процессуального обязательства, возникающего в соответствии со статьей 2 Конвенции (пункт 56 постановления).

Суд отметил, что в неустановленный день (предположительно, вскоре после рассматриваемых событий) была начата доследственная проверка в отношении событий 13 сентября 2002 г. Постановление об отказе в возбуждении уголовного дела вынесено помощником местного прокурора 21 сентября 2002 г. Суд посчитал важным, что полномасштабное уголовное расследование было начато только в феврале 2003 г., почти через пять месяцев после рассматриваемых событий. Повторяя свою позицию в отношении процедуры доследственной проверки в соответствии с российским уголовно-процессуальным правом, действовавшим во время рассматриваемых событий, Суд исходил из позиции, что тяжкий вред здоровью, причиненный при нахождении в помещениях отделения полиции, и тем более причинение смерти после такого заключения под стражу в отделении полиции, явно требуют уголовного расследования, безотлагательно инициируемого (пункт 57 постановления).

После начала проведения уголовного расследования в феврале 2003 г. оно было передано следователю Р. Указанное решение не способствовало обеспечению эффективности расследования обстоятельств смерти Х., учитывая то, что именно Р. допрашивал его 13 сентября 2002 г. (пункт 59 постановления).

Суд также отметил - несмотря на то, что перемещение потерпевшего с возможного места совершения преступления являлось необходимым для оказания ему медицинской помощи, нет указаний на то, что был проведен осмотр места совершения преступления или аналогичные действия. Ничто не указывало на то, что после его поступления в больницу в бессознательном состоянии был проведен его немедленный и надлежащий осмотр с целью определения обстоятельств причинения тяжкого вреда его здоровью при нахождении в отделении полиции (пункт 60 постановления).

Ничто также не указывало на то, что после его перемещения в больницу потерпевший был незамедлительно подвергнут процедуре, которая могла привести к соответствующему документальному фиксированию его телесных повреждений. Суд обратил внимание на неопределенность в том, провели ли медицинские работники, которые посещали потерпевшего в отделении полиции, надлежащий осмотр потерпевшего (кроме осмотра головы и шеи), что очевидно продиктованного соответствующими обстоятельствами (пункт 61 постановления).

"По-видимому, - подчеркнул Суд, - на первоначальных этапах проверки и в ходе последующего уголовного расследования следственные органы ограничились оценкой медицинских свидетельств об отсутствии видимых телесных повреждений, которые могли быть отмечены врачами..., задача которых очевидно заключалась не в проведении судебно-медицинской экспертизы, а в оказании срочной медицинской помощи. Тот факт, что [супруг] заявительницы скончался через три месяца после рассматриваемых событий, не объясняет отсутствие заключения судебно-медицинской экспертизы за предшествующий период" (пункт 62 постановления).

"Ни заключения экспертов, ни внутригосударственные решения, - далее продолжил Европейский Суд, - не включа[ли] надлежащую оценку следов на шее потерпевшего, в частности, вопроса о том, были ли они нанесены самим потерпевшим или другим лицом. Внутригосударственные решения не включа[ли] оценок душевного здоровья потерпевшего и обстоятельств, которые могли привести к совершению им попытки самоубийства" (пункт 63 постановления).

"Не име[лось] указаний на то, что было установлено отсутствие противогазов в отделении полиции, и имелись ли на них генетические следы, которые могли принадлежать потерпевшему, даже несмотря на то, что это являлось обязательной процедурой, принимая во внимание предположение об удушении с помощью противогаза и намеренном перекрывании воздушного потока... Также отмечено, что, как было упомянуто в последнем решении о прекращении расследования, не могла быть проведена экспертиза для проверки следов биологического материала на куртке потерпевшего, так как они были утрачены" (пункт 64 постановления).

Отмечена значительная продолжительность этапа расследования. Хотя Суд посчитал вполне возможным, что необходимо некоторое время для осуществления дополнительных следственных действий после указаний надзорного органа или в результате соответствующих судебных разбирательств, в настоящем деле Суд обратил внимание, что "такие указания неоднократно не соблюдались, и новые решения о [приостановлении] или прекращении [следствия] выносились преждевременно, побуждая надзорный орган отменять их и требовать дальнейшего расследования. В данном контексте итоговая продолжительность расследования - с сентября 2002 г. по ноябрь 2010 г. - име[ла] место по вине Государства-ответчика и [корреспондировала] выводу о том, что внутригосударственные судебные разбирательства не соответствовали требованиям "эффективного" расследования" (пункт 65 постановления).

Суд посчитал, что "дополнительно к вышеупомянутым необоснованным задержкам внутригосударственные органы власти не приняли обоснованных мер для сохранения основных улик.... В связи с этим Суд повторил, что "для того, чтобы быть эффективным, расследование должно быть "способным привести к установлению, и, в зависимости от обстоятельств, к наказанию лиц, несущих... ответственность [за совершенное преступление]... В противном случае представители государства могли бы в некоторых случаях нарушать права лиц, находящихся в их власти, фактически безнаказанно... Следовательно, утрата важных улик должна была привести к немедленному и тщательному следствию. В обстоятельствах, относящихся к смерти [супруга заявительницы] после заключения под стражу в отделении полиции, важно подтвердить или опровергнуть все сомнения в отношении отсутствия недобросовестности со стороны государственных должностных лиц при обращении с уликами. Тем не менее имеющиеся решения не содержа[ли] упоминаний или оценки доказательств в отношении обстоятельств утраты важных улик. Суду не было представлено убедительное доказательство того, что российские органы власти приняли достаточные меры для защиты улик в отношении происшествия и расследования утраты улики" (пункт 66 постановления).

Не имелось указания на то, что органы власти принимали меры для сбора и оценки других судебно-медицинских доказательств, например, иных предметов одежды потерпевшего, на которых могли иметься следы крови, или другие биологические следы, включая вызванные удушением. Соответственно, было допущено нарушение статьи 2 Конвенции в ее процессуальном аспекте.

Относительно материально-правовых аспектов статьи 2 Конвенции Суд напомнил, что "[у]тверждения о жестоком обращении, совершаемом в нарушение статьи 3 Конвенции, должны подкрепляться соответствующими доказательствами. При оценке доказательств, на которых следует основывать решение о наличии нарушения статьи 3 Конвенции, надлежит исходить из критерия доказывания "вне разумного сомнения". Такое доказывание может вытекать из совокупности достаточно надежных, четких и последовательных предположений или аналогичных неопровергнутых фактических презумпций... Степень убедительности, необходимая для определенного заключения, и соответствующее распределение бремени доказывания тесно связаны со спецификой фактов, характером предъявленных обвинений и тем правом по Конвенции, с нарушением которого связано дело" (пункт 69 постановления).

"Если рассматриваемые события находятся полностью или по большей части в исключительном ведении властей, как в случае с лицами, находящимися под стражей под их контролем, возникают обоснованные фактические презумпции в отношении травм, полученных во время такого содержания под стражей... Бремя доказывания лежит на органах власти (Властях в Суде), которым надлежит привести достаточное и убедительное объяснение, предоставив устанавливающие факты доказательства, ставящие под сомнение версию, представленную потерпевшим... При отсутствии такого объяснения Суд может сделать выводы, которые будут неблагоприятными для Властей" (пункт 70 постановления).

"Когда лицо помещается под стражу в полиции, имея хорошее состояние здоровья, но, выходя на свободу, имеет телесные повреждения, Государство обязано представить исчерпывающие объяснения, почему у человека возникли такие повреждения; при этом отсутствие таких объяснений приводит к возникновению вопроса в соответствии со статьей 3 Конвенции, вновь указал Европейский Суд" (пункт 70 постановления).

При разрешении вопроса о возможном нарушении статьи 2 или 3 Конвенции, по мнению Суда, не следует путать ответственность Государства в рамках Конвенции, возникающую в связи с действиями его органов, представителей и служащих, с внутригосударственными правовыми вопросами индивидуальной уголовной ответственности, которые рассматриваются внутригосударственными судами (пункт 73 постановления).

Суд обратил внимание - из имеющихся материалов следовало, что следственный орган предусматривал версию событий, согласно которой использовался противогаз и соответствующее удушение могло представлять собой способ ненадлежащего обращения или возможную причину смерти. Тем не менее имеющиеся медицинские доказательства и показания были истолкованы в качестве предположения о том, что тело потерпевшего не имело видимых повреждений, указывающих на ненадлежащее обращение. Основной версией событий, представленной органами власти в ходе расследования, явилась попытка самоубийства, приведшая к смерти потерпевшего (пункт 75 постановления).

Суд не удовлетворили объяснения внутригосударственных органов власти в отношении версии событий, предполагающей попытку самоубийства, или в отношении версии, исключающей ответственность государственных должностных лиц. Имеющиеся материалы дела не указывали на то, что потерпевший страдал каким-либо заболеванием или душевным расстройством, или у него отмечались случаи нарушения психического состояния когда-либо ранее, в ходе или непосредственно после допросов в отделении полиции в соответствующую дату. Фактически, такой довод даже не обсуждался в ходе внутригосударственных процедур (пункт 77 постановления). Из определенных показаний следовало - потерпевший был заперт в камере или в кабинете для допросов.

Суд обратил внимание на то, что "принятие необходимых мер безопасности находи[лось] в компетенции внутригосударственных органов власти [и], по-видимому, вход в отделение полиции [должен был отвечать требованиям безопасности], [а также должен] ве[стись] журнал посещений. Власти не представили информации в отношении практических действий и мер безопасности в отношении выхода посетителя из помещений отделения полиции. Не предоставлено объяснений в отношении того, почему немедленно после допроса следователем, который расследовал дело об убийстве, Х. был допрошен повторно, на этот раз оперуполномоченным, и в ходе повторного допроса изменил показания. ... Более того, как указано в последнем решении о прекращении расследования, некоторые другие полицейские также "беседовали" с Х. в тот же день" (пункт 79 постановления).

Также для Суда явилось неожиданностью, что после завершения допроса приблизительно в 20:00 час. Х. принял решение и фактически имел возможность остаться и передвигаться по отделению полиции и, что удивительно, мог находиться на балконе, без помех или вопросов, до того времени, когда он был обнаружен. Обычная процедура, согласно позиции Суда, требовала бы, чтобы посетитель и тем более лицо, доставленное в отделение полиции, было сопровождено в контрольную точку и обратно до входа в отделение полиции (пункт 80 постановления).

Суд также отметил выводы гражданского суда в отношении незаконных действий неустановленных должностных лиц в связи со смертью потерпевшего (пункт 83 постановления).

Суд подчеркнул, имелись незначительные доказательства жестокого обращения со стороны государственных должностных лиц. Тем не менее независимо от указанных недостатков, остался вопрос о незаконном заключении мужа заявительницы под стражу в отделении полиции вечером 13 сентября 2002 г., и о том, что он скончался в результате телесных повреждений, полученных в указанный период, относительно которых не было предоставлено убедительных объяснений (пункт 84 постановления).

Суд заключил, что имелись существенные элементы, подразумевающие ответственность Государства в соответствии с материальным аспектом статьи 2 Конвенции в настоящем деле; следовательно, имело место нарушение указанной статьи в данном отношении.

Что касается предполагаемого нарушения пункта 1 статьи 5 Конвенции, то Суд установил, что Х. был лишен свободы в течение всего вечера 13 сентября 2002 г. (пункт 96 постановления).

Ничто в материалах дела, включая решения внутригосударственных судов по делу о компенсации и замечания Властей в Суде, не содержало пояснений по вопросу о законном основании в соответствии с российским законодательством для доставления потерпевшего в отделение полиции, предполагая, что данное действие было связано с его допросом в качестве свидетеля в ходе уголовного расследования (пункт 97 постановления).

В частности, согласно упоминанию в ходе внутригосударственных судебных разбирательств о том, что покойный супруг заявительницы был доставлен в отделение полиции с целью установления его личности, осталось неизвестным, какое определенное "обязательство, предписанное законом" он не выполнил, чтобы быть подвергнутым лишению свободы в значении подпункта (b) пункта 1 статьи 5. Ввиду вышеизложенного, Суд заключил, что Х. был лишен свободы в нарушение пункта 1 статьи 5 Конвенции.

Относительно предполагаемого нарушения пункта 5 статьи 5 Конвенции Суд напомнил, что указанное конвенционное положение применяется в случаях, когда есть возможность обратиться с требованием о компенсации в отношении лишения свободы, осуществляемого в условиях, противоречащих пунктам 1, 2, 3 или 4 (пункт 100 постановления).

Что касается права заявительницы в соответствии с пунктом 5 статьи 5 Конвенции на требование компенсации морального вреда, причиненного в связи с лишением свободы ее покойного мужа, то Суд признал, что данный вопрос связан, но не возникает в обязательном порядке в результате вышеупомянутых соображений согласно пункту 1 статьи 5 (пункт 101 постановления).

Тем не менее Суд повторил, что "основанием для разрешения другому лицу подать в Суд жалобу в отношении вопросов предполагаемого произвола или незаконности по причине лишения свободы скончавшегося лица связано с определенным контекстом потенциального тяжкого превышения полномочий государственными должностными лицами. В такой ситуации Конвенция стремится предотвратить фактически безнаказанное нарушение представителями Государства прав лиц, находящихся под их контролем... Внутригосударственное законодательство может предусматривать множество процедур для достижения такой цели, состоящей в привлечении к ответственности государственных должностных лиц, а именно, уголовные процедуры, дисциплинарные процедуры, гражданское судопроизводство с целью получения компенсации морального [вреда] и/или материального ущерба, или их комбинацию" (пункт 102 постановления).

Суд вновь обратил внимание на то, что "обычно члены семьи или родственники скончавшегося потерпевшего имеют возможность подать жалобу в соответствии со статьей 13 Конвенции в совокупности со статьей 2 на предполагаемую недоступность средства правовой защиты, позволяющего получить денежную компенсацию...; они также имеют право добиваться справедливой компенсации в соответствии со статьей 41 Конвенции морального вреда по причине нарушения статьи 2" (пункт 103 постановления).

В частности, что касается статьи 5 Конвенции, то Суд отметил, что "в определенных делах...., Суд устанавливал нарушения статьи 5 Конвенции, в частности, ее пункта 1, и присуждал компенсации в соответствии со статьей 41 Конвенции близким родственникам потерпевших, ссылаясь на установление нарушения в отношении потерпевшего в соответствии со статьей 2 Конвенции, а также в соответствии со статьей 5" (пункт 104 постановления).

По мнению Суда, возможность требования компенсации близкими родственниками имеет место на основании предоставления им права на постановку вопросов о законности лишения свободы скончавшегося потерпевшего и дополняет возможные средства правовой защиты, которые могут быть доступны на государственном уровне в определенных обстоятельствах смерти после предположительно незаконного или произвольного лишения свободы. Суд напомнил, что право на компенсацию, определенное пунктом 5, предполагает установление внутригосударственным органом власти или Судом нарушения одного из пунктов статьи 5. Указанное требование соблюдено в настоящем деле. Следовательно, Суд заключил, что заявительница имела и все еще имеет право подать в Суд жалобу в соответствии с пунктом 5 статьи 5 Конвенции на отсутствие компенсации в отношении нарушения пункта 1 статьи 5 Конвенции. Также отмечено, что гражданский суд явным образом отказал в рассмотрении требований заявительницы о компенсации в отношении произвольного доставления ее супруга в отделение полиции и заключения его под стражу (пункт 106 постановления).

Принимая во внимание вышеизложенные выводы и определенный контекст настоящего дела, Суд признал жалобу заявительницы в соответствии с пунктом 5 статьи 5 Конвенции приемлемой, в частности в отношении ее совместимости ratione personae и заключил, что имело место нарушение указанной статьи (пункт 107 постановления).

В Верховный Суд Российской Федерации поступил неофициальный перевод постановления Европейского Суда по жалобе N 74282/11 "Ходюкевич против Российской Федерации" (вынесено 28 августа 2018 г., вступило в силу 28 ноября 2018 г.), которым установлено отсутствие нарушения статей 2 и 3 Конвенции в их материально-правовом аспекте и, одновременно, наличие нарушения статей 2 и 3 Конвенции в их процессуальном аспекте.

Суд отметил, у сторон не было разногласий по поводу того, что сын заявительницы был доставлен в отделение милиции после драки с женой и что имевшиеся у него телесные повреждения, по меньшей мере их часть, были нанесены ею.

Суд установил, что версии сторон в отношении событий, произошедших в отделении милиции, различаются. Заявительница утверждает - удары и травмы, причинившие смерть, были нанесены ее сыну сотрудниками правоохранительных органов, а Власти, опираясь на заключения национального расследования, считают, что роковой удар был нанесен [супругой сына заявительницы] (пункт 53 постановления).

Во-первых, Суд обратил внимание на то, что на своем пути от места задержания до выхода из отделения милиции А. видели несколько свидетелей - сотрудники правоохранительных органов, соседи, задержанные в отделении милиции. Последние заявили, с одной стороны, что А. был способен говорить и самостоятельно передвигаться и, с другой стороны, что сотрудники правоохранительных органов не обращались с ним грубо и у него не было видимых повреждений. Во-вторых, Суд отметил, что эта версия подтверждается доказательствами, согласно которым, пока внутричерепное кровоизлияние не достигло критического уровня и А. не потерял сознание, черепно-мозговая травма не мешала потерпевшему в первые часы осуществлять различные действия самостоятельно (пункты 54 - 55 постановления).

Суд подчеркнул: "стороны также не достигли согласия по вопросу времени выхода А. из отделения милиции. Согласно Властям, потерпевший покинул отделение милиции в 02.35 и ушел самостоятельно. Согласно [позиции] заявитель[ницы], сотрудники правоохранительных органов ударили ее сына по голове в отделении милиции, затем [перенесли] его тело на улицу и положили на тротуар утром 16 сентября 2008 г... Суд установил, что заявительница, подвергая сомнению официальную версию расследования, высказала лишь личное мнение [относительно] виновности сотрудников правоохранительных органов, не представив никаких доказательств этого" (пункт 56 постановления).

Суд признал, записи камер видеонаблюдения могли бы помочь в установлении фактов в отношении выхода А. из здания и за пределы отделения милиции. В отличие от заявительницы Суд тем не менее посчитал, что отсутствие этих записей не является доказательством того, что в них содержались сведения, компрометирующие сотрудников правоохранительных органов (пункт 57 постановления).

Суд резюмировал - факты, имеющиеся в его распоряжении, не позволили ему установить вне всякого разумного сомнения, что сотрудники правоохранительных органов жестоко обращались с А. на каком-либо этапе его пути от места его задержания до отделения милиции и до его выхода из отделения. Версия Властей, согласно которой телесные повреждения, повлекшие смерть потерпевшего, были нанесены его собственной женой, не кажется ему неразумной (пункт 58 постановления).

Что касается аргумента заявительницы, обвиняющей государственные органы в оставлении лица в опасности, то Суд отметил - обстоятельства дела не позволили ему вынести заключение о том, что сотрудники правоохранительных органов, если бы они были осведомлены о травмах или сильном алкогольном опьянении А., оставили бы того без медицинской помощи. Он напомнил, что А. был в состоянии самостоятельно ходить и говорить и у него не было видимых телесных повреждений (пункт 59 постановления).

Суд пришел к выводу, что представленные сторонами материалы не позволили ему прийти к заключению о жестоком обращении с А. со стороны сотрудников правоохранительных органов, повлекшем его смерть. Кроме того, он посчитал, что государственные власти не нарушили своего обязательства по защите жизни потерпевшего. Таким образом, по мнению Суда, отсутствовало нарушения статей 2 и 3 Конвенции в ее материально-правовом аспекте.

Что касается вопроса соблюдения процессуальных аспектов статей 2 и 3 Конвенции, то Суд напомнил: "обязанность охранять право на жизнь, содержащаяся в статье 2 Конвенции, рассматриваемая в сочетании с общей обязанностью государств, согласно статье 1 Конвенции, обеспечивать каждому человеку, находящемуся под их юрисдикцией, права и свободы, определенные в Конвенции, подразумевает необходимость иметь в той или иной форме возможность провести эффективное официальное расследование в случаях гибели людей в результате применения силы, в том числе лицами, действующими от имени государства... Таким же образом, если лицо обоснованно заявляет, что испытало со стороны милиции или других подобных государственных служб незаконное жестокое обращение, противоречащее статье 3 Конвенции, это положение требует, соответственно, проведения эффективного официального расследования" (пункт 63 постановления).

Если человек скончался, находясь под контролем государственного должностного лица, при подозрительных обстоятельствах, то компетентные государственные органы, по мнению Суда, должны особо строго проконтролировать расследование, проведенное по фактам (пункт 64 постановления).

"Требование эффективности, - продолжил Суд, - также возлагает на власти обязательство принять имеющиеся в их распоряжении разумные меры, направленные на обеспечение получения доказательств, имеющих непосредственное отношение к фактическим обстоятельствам дела, в частности, на сбор свидетельских показаний, проведение экспертизы и, в случае необходимости, на [проведение] вскрыти[я] трупа, обеспечивающе[го] полную и безошибочную фиксацию повреждений, а также объективный анализ клинических исследований, в том числе относительно причины смерти. Любой недостаток расследования, который подрывает его способность установить причину смерти или личности виновных, может повлечь за собой заключение о несоответствии указанному положению" (пункт 65 постановления).

"Обязательством расследования, вытекающим из статей 2 и 3 Конвенции, является обязательство действия, а не обязательство результата. Расследование должно позволять определить и при необходимости применить санкции к виновным... Из этого следует, что статья 2 не гарантирует право на то, что третье лицо будет привлечено к ответственности или осуждено за... преступление... Задача Суда заключается скорее в проверке с учетом всей процедуры в целом, в какой мере государственные органы подвергли скрупулезному изучению дело в соответствии с требованиями статьи 2 Конвенции" (пункт 66 постановления).

Суд подчеркнул: "эффективность, прежде всего, предполагает, что лица, проводящие расследование, независимы от лиц, возможно причастных к обстоятельствам гибели; это означает не только отсутствие иерархических или институциональных связей между ними, но и их независимость на практике" (пункт 67 постановления).

"Как только нормативная или институциональная независимость является сомнительной, эта ситуация, даже если она не обязательно является решающей, должна заставить Суд провести более тщательное исследование вопроса о том, было ли расследование независимым. Если встает вопрос независимости и беспристрастности расследования, необходимо попытаться определить, могло ли и в какой мере спорное обстоятельство отрицательно повлия[ть] на расследование и его способность пролить свет на обстоятельства смерти, а также наказать возможных виновников" (пункт 68 постановления).

В отношении обязательства проведения расследования Суд отметил - государственные органы посчитали, что в данном деле наличествовали необходимые критерии с точки зрения национального права для возбуждения уголовного дела по факту умышленных насильственных действий, повлекших тяжкий вред здоровью, непосредственно после инцидента, 17 сентября 2008 г. Он установил, что, с точки зрения государственных органов, факты данного дела анализировались в рамках доказуемой жалобы. Учитывая свою субсидиарную роль по отношению к национальной системе, он не обнаружил никакой причины для того, чтобы отступить от заключений государственных органов. Поэтому стоящая перед ним задача заключалась в анализе, соответствовал ли ход рассматриваемого расследования критериям эффективности, выработанными его прецедентной практикой и, в частности, критерию независимости расследования (пункт 69 постановления).

Суд выяснил, что жалобы, сформулированные заявителем, касаются преимущественно отсутствия независимости и беспристрастности следователей отделения милиции, из чего следовали, по ее мнению, другие нарушения, допущенные в ходе расследования, такие как - инертность, поверхностность и фокусировка на версии фактов, доказывающих невиновность сотрудников правоохранительных органов.

В этом отношении Суд отметил: "сомнения заявительницы в независимости следователя Ш. основаны на ее принадлежности к тому же отделению милиции, что и сотрудники, которые могли подозреваться в жестоком обращении. Он заметил, что, учитывая тот факт, что жертву обнаружили снаружи здания отделения милиции, важно выяснить, знала ли Ш. или должна была обоснованно заключить из обстоятельств дела, что существовала связь между жертвой и ее посещением данного отделения милиции. В этом отношении Суд установил следующее - следователь Ш. допросила А. на следующий день после инцидента, 17 сентября 2018 г., и она сама пояснила позднее в Следственном комитете, что на следующий день после произошедшего она явилась в квартиру, где произошла ссора, опросила свидетелей и изъяла орудие преступления... Суд полагает разумным предположить, что после того, как она допросила свидетелей, следователь установила хронологию событий и, в частности, задержание жертвы сотрудниками правоохранительных органов, его [доставление] в отделение милиции и последующее освобождение... Кроме того, Суд установил - следователь Следственного комитета проводил расследование с момента смерти А., установил, что тот был доставлен в отделение милиции... [Суд посчитал], если этот факт был установлен следователем Следственного комитета, он также мог быть установлен и следователем Ш. В заключение он выяснил, что государственные органы, которые в 2014 г. тщательно изучили вероятность участия сотрудников правоохранительных органов в инциденте, посчитали ее достаточно высокой... Таким образом, Суд... [указал], что о пребывании А. в отделении милиции властям было известно с самого начала расследования" (пункт 71 постановления).

Суд напомнил, что начальный этап расследования, а именно, момент сбора и сохранения доказательств, чрезвычайно важен и отсутствие независимости на этом этапе способно отрицательно сказаться на результате расследования. Последующее участие в деле независимого органа не способно устранить последствия этого нарушения, с которым велось расследование с самого начала (пункт 73 постановления).

Между тем, Суд обратил внимание на то, что в данном деле первые следственные действия осуществлялись непосредственной коллегой лиц, которые могли попасть под подозрение. Суд посчитал, для того, чтобы сохранить уверенность участников судебного процесса в прозрачности расследования и исключить любое подозрение в сговоре, необходимо было доверить расследование органу или должностным лицам из другого подразделения милиции. Эта мера должна была быть принята в тот момент, когда следственному органу стало известно о том, что потерпевший доставлялся в отделение милиции (пункт 74 постановления).

Суд резюмировал - последующее участие в деле Следственного комитета не было способно устранить последствия этого нарушения, с которым велось расследование с самого начала.

Вышеупомянутые факты привели Суд к выводу о нарушении статей 2 и 3 Конвенции в их процессуальном аспекте по причине недостаточной независимости милицейского расследования.