практика Европейского Суда по правам человека

В Верховный Суд Российской Федерации поступил неофициальный перевод постановления Европейского Суда по жалобе N 61443/13 "Николаев против Российской Федерации" (вынесено и вступило в силу 12 февраля 2019 г.), которым установлено нарушение статьи 3, пункта 2 статьи 6 и статьи 10 Конвенции.

Заявитель жаловался на предположительно чрезмерное применение силы и использование наручников в ходе его задержания полицией. Он ссылался на статью 3 Конвенции.

Суд обратил внимание на то, что у заявителя был диагностирован вывих правого плеча и синяки на обоих запястьях, а также что он двадцать четыре дня находился на больничном из-за этих травм. Это обращение, по мнению Европейского Суда, достигло минимального уровня жестокости, требующегося, чтобы подпадать под сферу применения статьи 3 Конвенции (пункт 31 постановления).

Суд также отметил, что стороны не оспаривали тот факт, что травмы заявителя, как показали медицинские доказательства, были причинены ему во время его ареста 1 сентября 2012 года. Следовательно, вопрос, который должен быть решен, состоял в том, являлось ли применение физической силы и спецсредств (конкретно наручников) строго необходимым и не чрезмерным в обстоятельствах этого дела (пункт 32 постановления).

Суд повторил, что материальный аспект статьи 3 Конвенции требует, чтобы должным образом проведенная оценка предположительно чрезмерного применения силы определяла, была ли степень применения силы чрезмерной с учетом соответствующих обстоятельств, таких как собственное поведение лица. В настоящем деле Суд не убедился в том, что в результате внутренней проверки, проведенной областным управлением Министерства внутренних дел, была произведена оценка, которая отвечает этому требованию, по крайней мере, по сути. Судебное разбирательство, инициированное заявителем, также не привело к устранению соответствующих недостатков. Фактически в настоящем деле властями не было сделано попыток определить пропорциональность реакции полицейских на поведение заявителя, а именно распространение листовок и использование нецензурной лексики. Даже если заявитель и пытался скрыться, он не угрожал полицейским, арестовавшим его, например, выставленным напоказ оружием или нападением на них. В любом случае внутригосударственные органы власти не смогли рассмотреть вопрос о том, могли ли для прекращения предположительно незаконного поведения заявителя быть использованы другие, менее грубые методы, чем заламывание рук с применением болевого приема и наручников (пункт 33 постановления).

Суд пришел выводу о том, что не было убедительно доказано, что применение силы и использование наручников не носило чрезмерный характер. Такое применение силы и спецсредств привело к довольно значительным травмам, которые, несомненно, причинили заявителю страдания, сопоставимые с бесчеловечным обращением (пункт 34 постановления). Следовательно, в отношении заявителя было допущено нарушение статьи 3 Конвенции.

Заявитель также жаловался на то, что внутригосударственное гражданское судопроизводство по его делу было несправедливым и нарушило его право на презумпцию невиновности. Он ссылался на статью 6 Конвенции.

Суд прежде всего повторил, что "уголовный аспект статьи 6 Конвенции был применим к производству в отношении заявителя на основании КоАП РФ...; презумпция невиновности в рамках такого судопроизводства касалась как пункта 2 статьи 6 Конвенции, так и национального законодательства" (пункт 44 постановления).

Европейский Суд отметил, что "[ж]алоба заявителя [относилась] предполагаемого нарушения его права на презумпцию невиновности в связи с формулировками, использованными в постановлении, вынесенном в рамках отдельного (гражданского) судопроизводства... [Р]айонный суд в своем решении [подчеркнул], что полицейские намеревались прекратить нарушение общественного порядка, заключавшееся в [явном] неуважении к обществу, сопровождавшемся использованием [заявителем] нецензурной лексики в общественном месте, приставанием к гражданам в оскорбительной манере, а также отказом повиноваться распоряжению представителя власти" (пункт 46 постановления).

Суд обратил внимание на то, что "по состоянию на 17 июня 2013 года, когда было вынесено постановление об апелляции по гражданскому делу, административное производство все еще велось. Гражданские иски заявителя касательно предполагаемой незаконности действий полицейских вытекали из тех же фактов, что и факты, лежащие в основе обвинений против него по административному делу. Европейский Суд, рассмотрев формулировки, использованные гражданским судом.., [посчитал], что последние использовали формулировки, относящиеся к этому деянию, которые содержатся в статье 20.1 КоАП РФ - "нарушение общественного порядка,... явное неуважение к обществу, сопровождающееся нецензурной бранью в общественных местах..." (пункт 47 постановления).

С точки зрения Суда, это было равнозначно заявлению о том, что заявитель совершил административное правонарушение, до того, как это было доказано на основании закона. Кроме того, областной суд не смог изменить свою формулировку, рассматривая дело в апелляционном порядке, несмотря на обязанность соблюдать право заявителя считаться невиновным в отношении административного производства, которое еще велось (пункт 48 постановления).

Тем самым, по делу было допущено нарушение пункта 2 статьи 6 Конвенции.

Ссылаясь на статьи 10 и 11 Конвенции, заявитель жаловался, что, прекратив распространение им листовок, отвезя его в отделение полиции и подвергнув заявителя судебному преследованию за административное правонарушение, власти нарушили его права на свободу выражения и свободу мирных собраний.

Суд отметил, что "вмешательство полиции и задержание заявителя с применением силы и наручников помешало ему выражать мнения и распространять информацию и таким образом явилось вмешательством в его права, гарантированные на основании статьи 10 Конвенции. Тот факт, что судебное преследование за административное правонарушение не привело к осуждению, не меняет данного вывода" (пункт 55 постановления).

Европейский Суд обратил внимание на то, что "[с]отрудники полиции М. и Т. подошли к заявителю для проверки документов, удостоверяющих его личность. Однако внутригосударственные органы власти никогда не утверждали, что имелись причины подозревать заявителя в совершении каких-либо преступлений, или то, что он объявлялся в розыск. Они также не указывали, что имелись какие-либо причины для судебного преследования заявителя за административное правонарушение или какие-либо иные основания для задержания лица, которые могли бы оправдать проверку с целью установления личности на основании российского законодательства, а именно статьи 13 закона "О полиции"... Даже если предположить, что имелась юридическая основа для распоряжения полицейских представить документ, удостоверяющий личность, заявителя не обвиняли в неподчинении такому распоряжению. - факт, который подвергает сомнению законность последующего вмешательства полиции. Кроме того, хотя мало что может опровергнуть вывод о том, что заявитель пытался бежать и сопротивлялся полицейским во время своего задержания, не представляется, что его доставление в отделение полиции было скорее прямым последствием его поведения в отношении полиции, а не последствием осуществления им своей свободы выражения мнения посредством распространения листовок. Власти не оспаривали, что сотрудник полиции О. проявила интерес к содержанию листовок, раздаваемых заявителем до прибытия специального наряда полиции, и что Б. хотела прекратить раздачу им листовок. В данном отношении вмешательство в право заявителя на свободу выражения мнения не может рассматриваться как случайное последствие полицейской операции" (пункт 56 постановления).

Суд отметил, что "Власти постоянно утверждали, что заявитель до своего задержания использовал нецензурную лексику и приставал к прохожим в оскорбительной манере. Заявитель возразил, что во время раздачи листовок он не использовал никаких выражений, которые можно было бы счесть нецензурной лексикой. Действительно, то, какие именно слова предположительно произносил заявитель, и какие вменялись ему в вину, остается неясным по причине отсутствия какой бы то ни было подробной информации в протоколе об административном правонарушении или какой-либо последующей их оценки со стороны суда. Суд [посчитал], что факт использования заявителем нецензурной лексики в той степени, в какой подобное ее использование является составом административного правонарушения (что оправдывало бы его задержание и прекращение раздачи им листовок) не установлен. Внутригосударственные органы власти не дали оценку тому, каким конкретным образом заявитель приставал к прохожим, а также каким образом он их оскорблял. Они также не приняли во внимание нежелательный эффект, который имело вмешательство со стороны полиции и задержание заявителя на осуществление его свободы выражения мнения. В этом контексте Суд не [смог] не сделать вывод, что на национальном уровне не была убедительно продемонстрирована оправданность этих мер. Столкнувшись с тем, что внутригосударственные органы власти не указали причин, соответствующих и достаточных для обоснования вмешательства, Суд заключ[ил], что внутригосударственные органы власти не применили стандартов, соответствующих принципам, которые приведены в статье 10, или не основывались на приемлемой оценке соответствующих фактов" (пункт 57 постановления).

Следовательно, в отношении заявителя было допущено нарушение статьи 10 Конвенции.

В Верховный Суд Российской Федерации поступил неофициальный перевод постановления Европейского Суда по жалобе N 42294/13 "Белан и Свидерская против Российской Федерации" (вынесено и вступило в силу 12 февраля 2019 г.), которым Европейский Суд признал жалобы по статьям 3, 5 и 6 Конвенции неприемлемыми и постановил, что в настоящем деле в отношении каждого из заявителей было допущено нарушение статьи 11 Конвенции.

Один из заявителей жаловался в отношении того, что размер наложенного на нее административного штрафа нарушил статью 3 Конвенции.

Суд не исключил того, что ответственность государства по статье 3 Конвенции может применяться при обстоятельствах, когда заявитель, полностью зависящий от государственной поддержки, столкнулся с официальным безразличием в ситуации серьезных лишений или нужды, несовместимой с человеческим достоинством (пункт 41 постановления).

Суд отметил, что в настоящем деле заявителю было приказано оплатить штраф, более чем в три раза превышающий ее пенсию по старости. Неоплата этого штрафа могла бы повлечь судебное преследование за отдельное правонарушение на основании статьи 20.25 КоАП РФ, результатом которого является штраф за административное правонарушение в двойном размере (пункт 42 постановления).

В то же время Суд обратил внимание на то, что "национальный суд оштрафовал заявителя на минимальную возможную сумму на основании части 2 статьи 20.2 КоАП РФ. Более того, мировой судья разрешил оплатить штраф в рассрочку тремя ежемесячными платежами, что было наилучшим возможным решением на основании статьи 31.5 КоАП РФ. Действительно, конституционное [Постановление] от 14 февраля 2013 года <3> делает возможным для национальных судов уменьшить штраф до суммы ниже законодательно установленного минимума. Дело было рассмотрено судами [вышестоящей] инстанции, которые посчитали, что нижестоящие суды пришли к обоснованным выводам при определении наказания для заявителя. Европейский Суд также отме[тил], что заявитель в ходе внутригосударственного судопроизводства или в ходе судопроизводства в Европейском Суде не уточняла, имеет ли она еще какой-либо иной заработок помимо пенсии. По крайней мере она уплатила штраф вовремя в рассрочку тремя платежами и не подверглась судебному преследованию по статье 20.25 КоАП РФ" (пункт 43 постановления).

--------------------------------

<3> Речь идет о Постановлении Конституционного Суда Российской Федерации от 14 февраля 2013 г. N 4-П "По делу о проверке конституционности Федерального закона "О внесении изменений в Кодекс Российской Федерации об административных правонарушениях и Федеральный закон "О собраниях, митингах, демонстрациях, шествиях и пикетированиях" в связи с запросом группы депутатов Государственной Думы и жалобой гражданина Э.В. Савенко".

На основании имеющегося в его распоряжении материала Суд не обнаружил "никакого указания на то, что уплата административного штрафа создавала для... заявителя ситуацию, в которой она испытывала лишения или нужду, несовместимые с человеческим достоинством. Таким образом, даже если ее ситуация была трудной, Суд [посчитал], что имеются несущественные основания для вывода о том, что второй заявитель подверглась бесчеловечному или унижающему достоинство "наказанию" в значении статьи 3 [Конвенции]. Отсюда следовало, что эта жалоба является явно необоснованной и должна быть отклонена в соответствии с подпунктом "a" пункта 3 и пунктом 4 статьи 35 Конвенции" (пункт 44 постановления).

Первый заявитель жаловалась, что в ходе административного производства в ее отношении не были соблюдены требования справедливости, включая равноправие сторон. Она ссылалась на пункт 1 и подпункт "b" пункта 3 статьи 6 Конвенции.

Ранее Суд уже устанавливал, что уголовный аспект статьи 6 Конвенции применим к разбирательствам, связанным с обвинениями по статье 20.2 КоАП РФ. Суд не обнаружил никаких причин отступать от данного вывода в настоящем деле (пункт 57 постановления).

Европейский Суд отметил, что "[п]ункт 1 статьи 6 Конвенции требует, чтобы органы прокуратуры предъявляли защите все имеющиеся у них вещественные доказательства в пользу или против обвиняемого... Право на раскрытие соответствующих доказательств не является абсолютным. В любых производствах по уголовным делам могут иметь место конкурирующие интересы, такие как интересы государственной безопасности или необходимость защиты свидетелей от риска ответных мер или сохранения секретности методов расследования преступлений полицией, которые должны быть взвешены с учетом прав обвиняемых. В некоторых случаях может быть необходимо не раскрывать некоторые доказательства перед защитой в целях защиты основных прав другого лица или для защиты публичных интересов. Однако на основании пункта 1 статьи 6 Конвенции разрешены лишь строго необходимые меры, ограничивающие права защиты. Более того, для обеспечения справедливого разбирательства по делу обвиняемого любые трудности, с которыми столкнется защита в связи с ограничением ее прав, должны быть эффективно уравновешены процедурами, которых будут придерживаться органы судебной власти... Нераскрытие стороне защиты вещественных доказательств, которые содержат такие данные, которые могут сделать возможным обвиняемому реабилитировать себя или добиться смягчения приговора составило бы отказ от средств, необходимых для подготовки защиты, и, таким образом, нарушение права, гарантированного подпунктом "b" пункта 3 статьи 6 Конвенции" (пункт 58 постановления).

В ходе судебного разбирательства заявитель обвинялась в организации не согласованного массового мероприятия в нарушение Закона о собраниях <4>. Ее линия защиты состояла в том, что до момента ее задержания 15 сентября 2012 года она проводила одиночный "пикет" и не участвовала ни в каком массовом мероприятии. Таким образом, по мнению Европейского Суда, для национальных судов было необходимым уточнить обстоятельства ее задержания, которые имели основное значение для определения обвинений по административному делу (пункт 59 постановления).

--------------------------------

<4> Федеральный закон от 19 июня 2004 г. N 54-ФЗ "О собраниях, митингах, демонстрациях, шествиях и пикетированиях".

Европейский Суд отметил, что жалоба заявителя касается прежде всего предполагаемого неоказания ей помощи национальными судами при получении доказательств, которые подтверждали бы позицию защиты, а не сокрытия доказательств полицией. Действительно, не имеется достаточных доказательств для того, чтобы предположить, что полиция или иной государственный орган власти распорядились какими-либо видео- или фотоматериалами преждевременно или иным образом незаконно, в частности, с целью помешать ее раскрытию в рамках судопроизводства в отношении заявителя (пункт 60 постановления).

Суд подчеркнул, что, "отказываясь принять в качестве доказательства видеозапись, представленную представителем заявителя, суд первой инстанции удовлетворил его ходатайство о предоставлении городским управлением полиции записи с уличных камер наблюдения. Хотя неясно, почему полиция представила два противоречивых ответа, датированные 4 и 18 октября 2012 года <5>, в отношении этой записи, Суд [посчитал], что отсутствие этого доказательства уравновешивалось подходом, принятым апелляционным судом в настоящем деле. Апелляционный суд не рассматривал видеозаписи, представленные представителем заявителя, на которых был изображен ряд лиц и заявитель, стоящая с плакатом... Он дал должную оценку этому доказательству и посчитал, что оно не опровергало выводы суда первой инстанции о том, что заявитель участвовала в массовом мероприятии. Заявитель не указала, могла ли запись с уличной камеры наблюдения содержать какую-либо информацию, отличающуюся от той, которая была на видеозаписи, представленной ее представителем, или могла каким-либо иным образом подкрепить ее позицию по делу" (пункт 61 постановления).

--------------------------------

<5> "4 октября 2012 года заместитель городского управления полиции ответил, что записи с одной камеры "сохранены", и предложил судье предоставить носитель электронной информации, на который можно скопировать записи. Однако 18 октября 2012 года исполняющий обязанности начальника дежурной части городского управления полиции информировал судью о том, что записи с уличных видеокамер предоставить невозможно, поскольку они не были архивированы из-за сбоя в системе архивации, а также "поскольку городские камеры не работали" (пункт 15 постановления).

Европейский Суд также подчеркнул, что "суд первой инстанции удовлетворил ходатайство представителя заявителя и отдал распоряжение, чтобы соответствующий орган власти предоставил фотографии, сделанные его должностными лицами 15 сентября 2012 года, однако это распоряжение не увенчалось успехом. Действительно, было неясно, почему управление полиции ответило, что в этот день на месте проведения публичного мероприятия не делалось никаких фотографий, с учетом свидетельских показаний офицера полиции А. Однако Суд не [убедился] на основании предположений заявителя в том, что эти фотографии могли быть важнейшим доказательством в ходе судебного разбирательства в ее отношении. Он отме[тил], что суд первой инстанции уже посмотрел видеозапись, предположительно сделанную полицией 15 сентября 2012 года, на которой была запечатлена стоящая с плакатом заявитель, затем читающая документ заявитель и З., держащий плакат над головой. Несмотря на тот факт, что суд объявил эту видеозапись неприемлемым доказательством, события, показанные на ней, были также описаны свидетелями О. и З. в их показаниях, данных в ходе судебного разбирательства и слушаниях по апелляции. Заявителю была предоставлена возможность ее эффективного оспаривания. Европейский Суд не [смог] [по]строить предположения о том, могли ли на фотографиях, о которых идет речь, быть изображены иные события, нежели те, которые были изображены на видеозаписях. Однако он не может считать, что получение этих фотографий имело важнейшее значение для защиты заявителя. Она не продемонстрировала, каким образом эти фотографии могли помочь ей доказать, что она проводила одиночное пикетирование, а не принимала участие в массовом мероприятии" (пункт 62 постановления).

Суд пришел к выводу о том, что внутригосударственные суды исчерпали все разумные возможности для установления обстоятельств, лежащих в основе обвинения против заявителя, и предоставили ей разумную возможность на эффективную защиту в рамках судебного разбирательства в сентябре - ноябре 2012 года, а также в рамках апелляционного производства. Наконец, заявитель пользовалась помощью представителя, а также находилась не под стражей, и для ее доступа к материалам дела не чинилось никаких препятствий. Административное производство полностью соответствовало требованию справедливости. Отсюда следует, что эта жалоба является явно необоснованной и должна быть отклонена в соответствии с подпунктом "a" пункта 3 и пунктом 4 статьи 35 Конвенции (пункт 63 постановления).

Заявители также жаловались на то, что действия властей в их отношении являлись незаконным и непропорциональным вмешательством в их права на свободу выражения мнения и свободу мирных собраний. Они ссылались на статьи 10 и 11 Конвенции.

Обращаясь к выводам, сделанным в постановлении по делу Новикова и других против Российской Федерации, Суд отметил, что, "хотя в июне 2012 года в Закон о публичных мероприятиях были внесены изменения, устанавливающие, что между не связанными между собой одиночными пикетами должна соблюдаться дистанция, к 15 сентября 2012 года областная законодательная власть еще не осуществила свои полномочия по определению соответствующей минимальной дистанции... Таким образом, демонстранты, проводящие одиночное пикетирование (такие, как заявители - согласно утверждениям заявителей) не могли при осуществлении своей свободы выражения мнения опираться на предсказуемую нормативно-правовую базу, которая, в то же время, имела потенциал для вмешательства в эту свободу посредством классифицирования определенного поведения или бездействия как правонарушения в связи с нарушением требования об уведомлении, содержащемся в Законе о публичных мероприятиях" (пункт 68 постановления).

Суд принял к сведению выводы внутригосударственных судов о том, что заявители проводили массовое публичное мероприятие в форме "пикета" без предварительного уведомления. Он отметил, что, в той мере, насколько важно было убедиться в том, что заявители проводили одиночное "собрание" совместно с другими лицами (в настоящем деле также и совместно друг с другом), тот же самый мировой судья рассматривал дела обоих заявителей, заслушивал как свидетелей обвинения, так и свидетелей защиты, и давал оценку всем имеющимся свидетельским показаниям. Однако, даже если признать, что заявители действительно проводили массовое публичное мероприятие, а не одиночное пикетирование, и что власти таким образом осуществили вмешательство в их право на мирное собрание, Суд посчитал, что обстоятельства дела все же указывают на нарушение статьи 11 Конвенции, толкуемой в свете статьи 10 Конвенции (пункт 69 постановления).

Ввиду вывода Суда о том, что заявители проводили массовое публичное мероприятие, он посчитал, что вмешательство властей заключалось в прекращении участия заявителей в этом мероприятии, их задержании на месте проведения мероприятия и признании их виновными в административном правонарушении. Подобное вмешательство представляет собой нарушение статьи 11 Конвенции, если оно не предусмотрено законом, не преследует одну или более законных целей в соответствии с пунктом 2 этого положения, а также если оно не является "необходимым в демократическом обществе" (пункт 70 постановления).

Суд неизменно устанавливал нарушение статьи 11 Конвенции в ситуации, при которой участники публичного собрания задерживались и признавались виновными в административных правонарушениях по той единственной причине, что российские органы государственной власти считают их публичное собрание неразрешенным. Оценив пропорциональность вмешательства в этих делах, в отсутствие каких-либо актов насилия со стороны участников демонстрации, Суд не усматривал "насущной социальной потребности" в их задержании и осуждении за совершение административного правонарушения (пункт 71 постановления).

С учетом вынесенных на национальном уровне [судебных] решений и иных предоставленных сторонами материалов, Суд не установил каких-либо обстоятельств или доводов, которые бы позволили ему прийти к иному выводу в настоящем деле. Суд отметил, что оба заявителя были задержаны и привлечены к административной ответственности в виде существенных штрафов за проведение массового публичного мероприятия без предварительного уведомления. Не предполагалось, что они проявляли агрессивное поведение или иным образом нарушали мир и общественный порядок. Власти также не объяснили, почему они предпочли не позволить демонстрантам, в том числе заявителям, завершить свое собрание и не наложили на них разумный штраф на месте или позже. Таким образом, Суд пришел к выводу о том, что в настоящем деле в целом реакция внутригосударственных органов власти в отношении свободы собраний заявителей не была "необходимой в демократическом обществе" (пункт 72 постановления).

В Верховный Суд Российской Федерации поступил неофициальный перевод постановления Европейского Суда по жалобе N 31475/10 "Анненков и другие против Российской Федерации" (вынесено 25 июля 2017 г., вступило в силу 25 октября 2017 г.), которым было установлено нарушение статей 3 и 11 Конвенции.

Четверо заявителей обратились с жалобой о том, что они подвергались жестокому обращению со стороны сотрудников милиции, и что по этому поводу не было проведено надлежащее расследование в нарушение статьи 3 Конвенции.

Суд напомнил, что статья 3 Конвенции категорически запрещает пытки и бесчеловечное или унижающее достоинство обращение или наказание. Чтобы подпадать под действие статьи 3 Конвенции, ненадлежащее обращение должно достигнуть минимального уровня жестокости, оценка которого зависит от всех обстоятельств дела, таких как длительность такого обращения, его физические и психологические последствия и, в некоторых случаях, пол, возраст и состояние здоровья потерпевшего (пункт 78 постановления).

Европейский Суд вновь отметил, что "[в] отношении лица, лишенного свободы, любое применение физической силы, которое не являлось строго необходимым в связи с его поведением, унижает человеческое достоинство и представляет собой нарушение права, закрепленного в статье 3 Конвенции... В отношении применения физической силы во время ареста Суд ранее указывал на то, что статья 3 Конвенции не запрещает применение силы для ареста на законных основаниях, но что применение такой силы не должно быть чрезмерным., и что "такая сила должна применяться только в случае крайней необходимости, и ее применение не должно носить чрезмерный характер". В любом случае, Суд повтор[ил], что в отношении лиц, лишенных свободы, либо, в более широком понимании, при конфликтах с сотрудниками правоохранительных органов, применение физической силы, которое не являлось строго необходимым ввиду поведения таких лиц, унижает человеческое достоинство и является нарушением права, закрепленного в статье 3 Конвенции" (пункт 79 постановления).

Суд повторил, что, "в силу своей субсидиарной роли, он со всей осторожностью должен относиться к случаям, когда он берет на себя роль суда первой инстанции, если такая ситуация является неизбежной вследствие обстоятельств конкретного дела. Суд постановлял при различных обстоятельствах, что, если имело место судебное разбирательство на национальном уровне, в задачу Суда не входит подмена своей собственной оценкой фактов оценки национальных судов, и, как правило, именно национальные суды должны оценивать представленные им доказательства... Хотя Суд и не связан выводами национальных судов, в обычных условиях ему необходимы убедительные доводы для того, чтобы отойти от фактов, установленных этими судами" (пункт 80 постановления).

"В то же время, подчеркнул Суд, в соответствии со статьей 19 Конвенции [его] обязанность... заключается в обеспечении соблюдения обязательств, принятых на себя Высокими Договаривающимися Сторонами по Конвенции. В случае подачи жалоб на нарушение требований статьи 3 Конвенции Суд обязан провести исчерпывающее рассмотрение" (пункт 81 постановления).

Было обращено внимание на то, что "[п]ри оценке доказательств в делах, касающихся статьи 3 Конвенции, Суд, как правило, применяет стандарт доказывания "вне разумных сомнений". Однако Суд никогда не ставил цель применять подход национальных правовых систем, использующих тот же стандарт. Роль Суда состоит не в разрешении вопроса о виновности в совершении преступления или о гражданской ответственности, а в определении ответственности Договаривающихся Сторон в рамках Конвенции. Специфика его задачи в соответствии со статьей 19 Конвенции - обеспечение соблюдения Договаривающимися Сторонами их обязательств по обеспечению уважения основных прав, закрепленных в Конвенции - обусловливает его подход к вопросам доказательств и доказывания. В производстве в Суде не существует процессуальных барьеров для признания приемлемости доказательств или предопределенной формулы для их оценки. Суд делает выводы, которые, по его мнению, подкреплены свободной оценкой всех доказательств, включая предположения на основе фактов и представленные сторонами материалы. В соответствии со сложившейся практикой, такой критерий доказывания может следовать из совокупности достаточно веских, ясных и согласованных предположений или похожих неопровержимых фактических презумпций. Более того, уровень убедительности, необходимый для получения конкретного заключения, и, в связи с этим, распределения бремени доказывания, по сути, связаны со спецификой фактов, характером утверждений и имеющими отношение к делу правами, закрепленными в Конвенции. Суд также со всей серьезностью относится к решению о том, что Договаривающаяся Сторона нарушила основополагающие права" (пункт 82 постановления).

Между сторонами не было разногласий по поводу того, что 7 августа 2009 года заявителям были нанесены телесные повреждения. Стороны также соглашаются с тем, что такие повреждения были нанесены во время арестов, и что сотрудники милиции тем или иным образом были причастны к данной ситуации.

Суд отметил, что в настоящем деле милиция действовала в контексте ситуации, при которой имелся конфликт между относительно большой группой предпринимателей и администрацией рынка, - ситуацией, при которой первые в некотором роде осуществили "захват" территории рынка (пункт 86 постановления).

Суд указал, что "[з]аявители получили телесные повреждения в ходе этой проводимой сотрудниками правоохранительных органов операции, которая осуществлялась с целью решить вопрос постоянного присутствия заявителей на территории рынка. В распоряжении Суда мало объективной информации относительно обстоятельств, при которых милиция действовала утром 7 августа 2009 года. Никакие обстоятельства настоящего дела не свидетельств[овали] об особой срочности этой операции. Так, властям следовало спланировать свою операцию... Хотя неясно, получали ли органы власти уведомление о "собрании", и требовалось ли такое уведомление вообще..., ясно то, что милиции было известно о ситуации на рынке задолго до ее вмешательства, состоявшегося 7 августа 2009 года" (пункт 78 постановления).

Суды первой инстанции при рассмотрении административных дел в отношении заявителей посчитали, что последние не повиновались распоряжениям милиции. Однако эти судебные решения были впоследствии отменены в апелляционном порядке, inter alia, из-за отсутствия точности в отношении обстоятельств, при которых отдавались распоряжения или имело место неповиновение распоряжениям, обстоятельств, относящихся к применению силы и доставлению заявителей в отделение милиции. В имеющихся решениях, в частности постановлении об отказе в возбуждении уголовного дела от 9 ноября 2009 года, не уточняется, сопротивлялись ли заявители аресту и каким образом. В них также не содержится никакого альтернативного, удовлетворительного или убедительного объяснения телесных повреждений заявителей (пункты 88 - 89 постановления).

С учетом вышеуказанных факторов и недостатков внутригосударственного расследования Суд пришел к выводу, что ему не было представлено убедительных доказательств того, что применение физической силы сотрудниками милиции, повлекшее относительно серьезные телесные повреждения, не было чрезмерным. Последствием такого применения силы были телесные повреждения, причинившие заявителям страдания такого рода, какие приравниваются к бесчеловечному обращению (пункт 90 постановления). Соответственно, обстоятельства настоящего дела свидетельствуют о нарушении статьи 3 Конвенции в связи с чрезмерным применением силы в отношении четырех заявителей.

Что касается вопроса о предполагаемом отсутствии эффективного расследования, то Европейский Суд напомнил, что, "если лицо предъявляет небезосновательную жалобу о том, что в нарушение статьи 3 Конвенции оно подверглось крайне жестокому обращению со стороны представителей государства, по данному факту должно быть проведено тщательное и эффективное расследование" (пункт 92 постановления). При этом, "[н]есмотря на то, что не каждое расследование обязательно должно вести к выводу, совпадающему с версией событий истца, любое расследование должно быть в принципе способно привести к установлению обстоятельств дела и, если обвинения подтвердятся, к установлению и наказанию виновных" (пункт 93 постановления).

По мнению Суда "[р]асследование таких обвинений в жестоком обращении должно быть проведено тщательно. Это означает, что власти всегда должны тщательно пытаться установить хронику событий и не должны полагаться на поспешные или необоснованные выводы для прекращения расследования по делу или для вынесения решений... Они должны предпринимать все доступные им разумные меры для того, чтобы обеспечить наличие доказательств происшедшего, включая показания очевидцев и заключения судебной экспертизы. Кроме того, Суд часто оценивал оперативность реагирования властей на жалобы в период, относящийся к обстоятельствам дела, придавая значение дате начала расследования, задержкам в сборе показаний и количеству времени, потребовавшемуся для завершения расследования. Любой недостаток расследования, снижающий вероятность установления причины телесных повреждений или личностей виновных, может привести к нарушению применимого стандарта" (пункт 94 постановления).

Обращаясь к обстоятельствам настоящего дела, Суд напомнил, что травмы заявителей и связанные с этим утверждения заявителей (в том числе касающиеся унижающего человеческое достоинство обращения) в адрес сотрудников милиции были достаточно серьезными для того, чтобы был достигнут "минимальный уровень жестокости", наличия которого требует статья 3 Конвенции. Кроме того, утверждения заявителя являлись "небезосновательными" и, следовательно, требовали проведения расследования национальными органами власти (пункт 95 постановления).

Суд принял к сведению тот факт, что расследование было проведено. В ходе дополнительных проверок были предприняты усилия по выявлению и исправлению отдельных недостатков первоначально проведенной доследственной проверки (пункт 96 постановления).

Однако находящиеся в распоряжении Суда материалы не указывали на то, что "следственный орган предпринимал какие-либо усилия для оценки медицинских доказательств, представленных заявителями, или добивался последующей медицинской оценки. Следственный орган также не проводил сравнительной оценки изложения событий заявителями, либо сравнительной оценки каждого изложения и имеющихся доказательств, таких как медицинские доказательства и прочие свидетельства. Не было проведено никакой оценки в отношении ареста кого-либо из заявителей в том, что касается соотношения между полученными телесными повреждениями и характером и интенсивностью оказанного сопротивления (при наличии такового)" (пункт 97 постановления).

По мнению Суда "следственным органом не было предпринято добросовестной попытки точно установить, в чем заключалось такое противодействие, или скорее сопротивление (попытка побега, использование нецензурной лексики, применение силы или какие-либо другие формы сопротивления), или точно определить видение ситуации сотрудниками правоохранительных органов, их фактическую реакцию на эту ситуацию, а также пропорциональность такой реакции. Несмотря на достаточно конкретные утверждения заявителей, национальные власти не предоставили правдоподобных объяснений относительно обстоятельств, при которых заявителям были нанесены их травмы" (пункт 98 постановления).

Как подчеркнул Суд, "[н]ельзя сказать, что при доследственной проверке применялся подход, требуемый на основании статьи 3 Конвенции, для установления, носило ли применение силы сотрудниками правоохранительных органов чрезмерный характер, и подвергался ли кто-либо из заявителей унижающему достоинство обращению во время ареста (например, хватали ли его сотрудники за одежду, или тянули за волосы, тащили по земле, как утверждали некоторые заявители)" (пункт 100 постановления).

Суд посчитал, что расследование в отношении четырех заявителей не в полной мере отвечало требованиям статьи 3 Конвенции.

Все заявители также жаловались на нарушение их права на свободу мирных собраний. Они ссылались на статью 11 Конвенции.

Суд повторил, что "право на свободу собрания является фундаментальным правом в демократическом обществе и, как и право на свободу выражения мнения, составляет одну из основ такого общества. Следовательно, его не следует толковать ограничительно... Это право как таковое применяется в отношении и частных "собраний", и "собраний" в общественных местах, будь то статических или в форме процессии; кроме того, оно может осуществляться отдельными участниками и лицами, организующими собрание. Статья 11 Конвенции только защищает право на свободу мирных собраний - понятие, не включающее демонстрацию, организаторы и участники которых имеют насильственные намерения. Поэтому гарантии статьи 11 применимы к собраниям, за исключением тех собраний, организаторы и участники которых имеют такие намерения, подстрекают к насилию или иным образом отвергают основы демократического общества" (пункт 122 постановления).

Европейский Суд обратил внимание на то, что по настоящему делу "каждый заявитель в соответствующую дату осуществлял свое право на свободу собраний. Кроме того, у Суда не имеется оснований сомневаться, что события 7 и 10 августа 2009 года были равнозначны "собранию" в значении пункта 1 статьи 11 Конвенции. Отмечается, что поведение заявителей по существу состояло в захвате земли и помещений, которые, по-видимому, в то время представляли собой частную собственность, и, в частности, ночью. Заявители называли свои действия коллективными "ночными дежурствами" или "собранием". Действительно, в отношении некоторых заявителей внутригосударственные суды упоминали, что мероприятие 7 августа 2009 года было "собранием" (пункт 123 постановления).

Также было отмечено, что "(по крайней мере применительно к событиям 10 августа 2009 года), по-видимому, протестующие вели себя таким образом, чтобы помешать представителям администрации рынка получить доступ на рынок; они также участвовали в драке с охранниками из частной компании, присутствовавшими на месте наряду с милицией. Эти обстоятельства не были должным образом тщательно рассмотрены во время производства по административным делам или доследственной проверки в отношении уголовного [правонарушения]. Стороны также не представили Суду никакой конкретной информации по вышеуказанным вопросам. Нельзя сказать, что национальные власти ставили заявителям в вину какие-либо конкретные насильственные действия или какие-либо намерения по осуществлению насильственных действий. В этой связи Суд повтор[ил], что физическое лицо не может быть лишено права на участие в мирных собраниях в результате единичных актов насилия или совершения других наказуемых деяний в процессе демонстрации, если сохраняет мирные намерения или поведение... Возможность участия в демонстрации лиц, имеющих намерения совершить насильственные действия и не являющихся членами организующей ассоциации, не может служить основанием для лишения этого права. Даже если существует реальная угроза того, что публичная демонстрация выльется в беспорядки вследствие развития событий, которые организаторы не в состоянии контролировать, такая демонстрация не выходит за рамки действия пункта 1 статьи 11, однако любые ограничения, наложенные на такое собрание, должны отвечать требованиям пункта 2 данной статьи" (пункт 124 постановления).

Суд установил, что "[х]отя события 7 и 10 августа 2009 года произошли в обстановке напряжения и конфликта с применением силы, не было установлено, что поведение заявителей содержало признаки насильственных действий. В частности, хотя и имеются некоторые факты, указывающие на драку 10 августа 2009 года между некоторыми из протестующих и охранниками, являвшимися сотрудниками частного охранного предприятия..., ничто не указывает на личное участие Б. в этой драке и на наличие иных признаков насильственных действий в его поведении. В решении суда апелляционной инстанции в отношении Х. упоминается, что он "схватил [сотрудника правоохранительных органов] за форму и пытался скрыться". Однако это решение не содержит никакой конкретной оценки обвинения в неповиновении законному распоряжению сотрудника правоохранительных органов ввиду фактических утверждений. По мнению Европейского Суда, данного факта недостаточно для заявления о неприменимости статьи 11 Конвенции. Так, насильственное прекращение участия в собрании (в отношении четверых заявителей), а также судебное преследование и осуждение (четверых других заявителей) в связи с этими событиями было равноценно вмешательству в их право на свободу мирных собраний" (пункт 125 постановления).

Суд не посчитал, что вменяемое им в вину проведение "собрания", за которое некоторые из заявителей были привлечены к ответственности, было такого рода и в такой степени, чтобы их участие в демонстрации лишило защиты их права на свободу мирных собраний согласно статье 11 Конвенции (пункт 126 постановления).

"[Ч]то касается создающего препятствия образа действий (а именно ночные бдения в помещениях рынка лиц, которые арендовали места на рынке или были наемными сотрудниками работающих там бизнесменов), хотя это нередко происходит в контексте осуществления свободы собраний в современном обществе, Суд отме[тил], что физическое поведение, явным образом создающее препятствия для транспорта и обычной жизнедеятельности с целью серьезной дестабилизации деятельности, осуществляемой другими лицами, не лежит в основе этой свободы, защищаемой статьей 11 Конвенции. Такое положение дел может и не иметь возможных последствий при рассмотрении вопроса о том, было ли вмешательство "необходимо в демократическом обществе" в значении второго пункта статьи 11" (пункт 127 постановления).

С учетом изложенного, Суд пришел к выводу о том, заявители имеют право опираться на гарантии статьи 11, и что имело место "вмешательство" в их свободу мирных собраний. И как неоднократно ранее подчеркивал Европейский Суд, "[т]акое вмешательство составит нарушение статьи 11 Конвенции, если оно не "предусмотрено законом" и не преследует одну или несколько законных целей, упомянутых в пункте 2, и не является "необходимым в демократическом обществе" для достижения одной из этих целей" (пункт 129 постановления).

Суд привел следующие общие принципы (в том виде, в каком они кратко сформулированы Судом по делу "Кудревичюс и другие против Литвы"), явившиеся актуальными для настоящего дела:

"(а) Право на свободу мирных собраний, одного из фундаментальных принципов демократического общества, зависит от ряда исключений, которые должны быть строго истолкованы, а необходимость любых ограничений должна быть убедительно доказана. При рассмотрении вопроса о том, можно ли считать ограничение прав и свобод, гарантированных Конвенцией, "необходимыми в демократическом обществе" Договаривающиеся Государства пользуются определенной, но не неограниченной свободой усмотрения.

(б) Когда Суд дает собственные оценки, его задача состоит не в том, чтобы заменить своей собственной точкой зрения позицию национальных властей, а в том, чтобы рассмотреть в рамках Статьи 11 принятые ими решения. Это не означает, что он должен ограничиваться установлением того, осуществило ли государство-ответчик свое усмотрение разумно, тщательно и добросовестно; он должен рассмотреть обжалуемое вмешательство в свете всего дела в целом и определить - после установления того, что оно преследовало "разумную цель", - отвечало ли оно "насущной социальной необходимости" и, в частности, было ли оно соразмерным этой цели, и были ли причины, приведенные национальными властями для его обоснования, "существенными и достаточными". При этом Суду приходится доказывать самому, что национальные власти применили стандарты в соответствии с принципами, закрепленными в статье 11 и, более того, что они основывали свои решения на приемлемой оценке относящихся к делу фактов.

(в) Свобода собраний, закрепленная в Статье 11 Конвенции, защищает демонстрации, которые могут раздражать или быть неприемлемыми по отношению к людям, взгляды которых противоположны идеям или требованиям, выдвигаемым при этом. Любые меры для вмешательства в свободу собраний и свободу выражения мнения, за исключением случаев подстрекательства к насилию или отрицания демократических принципов - какими бы шокирующими и неприемлемыми ни казались властям определенные взгляды или слова, - наносят ущерб демократии и часто даже ставят ее под угрозу. Характер и серьезность налагаемого наказания также являются факторами, которые должны приниматься во внимание при оценке пропорциональности вмешательства в отношении преследуемой цели. В том случае, если санкции, применяемые к демонстрантам, носят уголовный характер, они требуют особенного обоснования. В частности, мирная демонстрация не должна делаться предметом угрозы применения уголовных санкций, особенно лишения свободы. Так, Суд должен с особой тщательностью рассматривать дела, в которых санкции, наложенные национальными властями за ненасильственные действия, связаны с тюремным заключением (там же, пункты 144 - 146, с дополнительными ссылками).

(г) Неправомерная ситуация, такая как организация демонстрации без предварительного разрешения или уведомления, не обязательно (сама по себе) оправдывает вмешательство в право лица на свободу собраний. В то время как правила, регулирующие публичные собрания, такие как система предварительного уведомления о таковых, являются важными для беспрепятственного проведения общественных мероприятий, так как они позволяют властям свести к минимуму перебои в работе транспорта и принять прочие меры безопасности, их принудительное исполнение не может являться самоцелью. В частности, тогда, когда демонстранты не производят насильственных действий, важно, чтобы государственные органы демонстрировали определенную степень толерантности по отношению к мирным собраниям, если свобода собраний, гарантированная Статьей 11 Конвенции, не будет лишена своего истинного смысла.

(д) Отсутствие предварительной санкции и последующая "незаконность" деяния не дает властям carte blanche; они по-прежнему ограничены требованием пропорциональности Статьи 11. Таким образом, в первую очередь следует установить, почему проведение демонстрации не было разрешено, какие общественные интересы были под угрозой, и какие риски представляла собой демонстрация. Методы, использованные милицией в целях препятствия протестующим - содержания их в определенном месте или разгона демонстрации, - также являются важным фактором при оценке соразмерности вмешательства.

(е) Любая демонстрация в общественном месте может привести к определенному уровню дестабилизации повседневной жизни, например к перебоям в работе транспорта. Но этот факт сам по себе не оправдывает вмешательства в право на свободу собраний, поскольку для органов государственной власти важно демонстрировать определенную степень толерантности. Надлежащая "степень терпимости" не может быть определена in abstracto: необходимо рассмотреть определенные обстоятельства дела и, в особенности, степень "нарушения обычной жизни". В таком случае важно, чтобы ассоциации и иные лица, занимающиеся организацией демонстраций - являясь участниками демократического процесса - уважали правила, регулирующие этот процесс, посредством соблюдения действующих законодательных положений" (пункт 131 постановления).

Что касается А., С., Г. и З., то вышеизложенные выводы о необоснованном применении против них силы достаточны для Суда, чтобы заключить, что имело место также и непропорциональное "вмешательство" в значении статьи 11 Конвенции, в частности в том, что касается последующего прекращения их собрания (пункт 132 постановления).

Что касается Х., то суд апелляционной инстанции при вынесении обвинительного приговора <6>, как подчеркнул Европейский Суд, основывался на том факте, что определенные предприниматели мешали представителям администрации рынка войти в здание и отказались прекратить свои действия. Внутригосударственный суд не утверждал, со ссылкой на доказательства, что заявитель лично участвовал в этих конкретных действиях. Он также не пояснил с достаточной точностью, каким образом протест подобного рода ставил под угрозу общественную безопасность или общественный порядок. Даже если предположить, что заявитель действительно "хватал сотрудника правоохранительных органов за форму", как было изначально упомянуто в решении суда апелляционной инстанции, один лишь этот факт сам по себе не представляется достаточным для оправдания наказания в виде пятидневного содержания под стражей в контексте осуществления заявителем своей свободы собраний (пункт 133 постановления). Соглашаясь с тем, что 7 августа 2009 года Х. принял участие в "собрании" в значении Закона <7>, внутригосударственные суды не уточнили, какие именно требования, установленные для организаторов и/или участников, были нарушены. Например, не была уточнена необходимость предварительного уведомления применительно к данному делу, и если таковая существовала, то было ли требование об уведомлении соблюдено (пункт 134 постановления).

--------------------------------

<6> Здесь и далее, если иное не следует из контекста излагаемого материала, речь идет о привлечении лица к административной ответственности.

<7> Федеральный закон от 19 июня 2004 г. N 54-ФЗ "О собраниях, митингах, демонстрациях, шествиях и пикетированиях".

Европейский Суд установил, что "суды отклонили показания тех очевидцев, которые свидетельствовали в пользу заявителей, просто указав, что такие свидетели являлись коллегами заявителей, и что вина заявителей подтверждалась другими показаниями, такими как письменные рапорты сотрудников правоохранительных органов. В то же время протоколы судебных решений не указывают на попытки стремиться установить соответствующие факты на основании сравнительной оценки противоречащих друг другу показаний и/или рассмотрения противоположных показаний в открытом судебном заседании посредством допроса соответствующих лиц" (пункт 135 постановления).

Что касается Б., то Суд не упустил из внимания то, что его доводы, приведенные в судах, в отношении его свободы мирных собраний, были довольно краткими, и что в судебном заседании он не настаивал на заслушивании свидетелей (таких, как арестовывавшие его сотрудники правоохранительных органов или старшие офицеры, командовавшие сотрудниками), за исключением одного свидетельствовавшего против него лица и, впоследствии, на апелляционном слушании, - одного лица, свидетельствовавшего в его пользу. Однако это не освобождало национальные власти от обоснования обвинительного приговора или от приведения достаточных причин для "вмешательства" на основании статьи 11 Конвенции (пункт 137 постановления).

Суд отметил, что "судебные решения в отношении Б. не содержа[ли] уточнений об относящихся к делу правовых элементах, в частности, о том, в чем именно состояло его нарушающее общественный порядок поведение или "неповиновение" законному распоряжению сотрудника правоохранительных органов, или о том, почему суды сочли его "одним из активных участников". В решениях также не уточня[лось], о чем было распоряжение, данное сотрудником правоохранительных органов, и было ли оно законным, в частности с точки зрения Закона "О публичных мероприятиях" и Закона "О милиции". В частности, хотя и име[лись] некоторые факты, указывающие на драку между некоторыми из протестующих и охранниками, являвшимися сотрудниками частного охранного предприятия, ничто не указыва[ло] на личное участие самого заявителя в этой драке и на наличие иных признаков насильственных действий в его поведении. Национальные органы власти также не дали оценку того, являлось ли предположительное препятствование лицам из администрации рынка входить в здание законным осуществлением его права на "мирное собрание"..., или указывали ли фактические обстоятельства на существование "публичного мероприятия", в отношении которого действовали требования о предварительном уведомлении на основании Закона "О публичных мероприятиях". В действительности, если бы это являлось публичным мероприятием в форме "собрания" (то есть, совместным присутствием граждан в специально отведенном или приспособленном для этого месте для коллективного обсуждения каких-либо общественно значимых вопросов), по-видимому, российское законодательство не требовало бы предварительного уведомления органов власти. Это являлось значительным и правовым аспектом дела, который не был должным образом рассмотрен на внутригосударственном уровне" (пункт 138 постановления).

Суд обратил внимание на то, что "[з]аявители обращали особое внимание на недостатки аргументации, приведенной национальными властями. Обе стороны просили Суд о повторном рассмотрении соразмерности "вмешательства", в то же время не приходя к согласию относительно определенных обстоятельств, значимых для такой оценки. Суд, со своей стороны, не [посчитал], что причины, приведенные национальными властями в оправдание "вмешательства" в соответствии со статьей 11 Конвенции, были достаточными в то время для того, чтобы приговорить четверых заявителей к содержанию под стражей (административному аресту). Учитывая, что внутригосударственные суды не смогли привести причин, которые были бы достаточными и существенными для оправдания вмешательства, Суд при[шел] к выводу, что нельзя считать, что внутригосударственные суды "применяли стандарты, которые соответствуют принципам [с]татьи 11" или "основывались на приемлемой оценке соответствующих фактов" (пункт 139 постановления).

Суд пришел к выводу, что имело место нарушение статьи 11 Конвенции.

(а) в отношении А., Г., З. и С. в связи с насильственным прекращением их участия в собрании 7 августа 2009 года;

(б) в отношении Х., Ф. и Х. в связи с прекращением их участия в собрании 7 августа 2009 года и их привлечением к ответственности за совершение административного правонарушения; а также

(в) в отношении Б. в связи с прекращением его участия в собрании 10 августа 2009 года и его привлечением к ответственности за совершение административного правонарушения.