Процедура «ex-officio»
Подборка наиболее важных документов по запросу Процедура «ex-officio» (нормативно–правовые акты, формы, статьи, консультации экспертов и многое другое).
Статьи, комментарии, ответы на вопросы
Статья: Косвенный доступ граждан к конституционному правосудию в России
(Дудко И.А., Кряжкова О.Н.)
("Сравнительное конституционное обозрение", 2025, N 3)Этот подход был реализован в одной из ранних редакций конституции Австрии - Федерального конституционного закона 1920 года. Конституционный суд был уполномочен выносить решения о неконституционности законов в том числе по запросам судов (абзац 1 статьи 140 Федерального конституционного закона в редакции 1929 года) <5>. Описывая австрийский опыт, Г. Кельзен подчеркивал, что "суды начинают эту процедуру ex officio. Стороны могли только привлечь внимание судов к вопросу о конституционности законов или указов. У них не было права инициировать такую процедуру. С точки зрения данной процедуры решающее значение имел исключительно публичный интерес, защищаемый судом, а не частный интерес сторон" <6>. Впоследствии за запросами судов в органы конституционного контроля закрепилась репутация средства косвенного доступа граждан к конституционному правосудию.
(Дудко И.А., Кряжкова О.Н.)
("Сравнительное конституционное обозрение", 2025, N 3)Этот подход был реализован в одной из ранних редакций конституции Австрии - Федерального конституционного закона 1920 года. Конституционный суд был уполномочен выносить решения о неконституционности законов в том числе по запросам судов (абзац 1 статьи 140 Федерального конституционного закона в редакции 1929 года) <5>. Описывая австрийский опыт, Г. Кельзен подчеркивал, что "суды начинают эту процедуру ex officio. Стороны могли только привлечь внимание судов к вопросу о конституционности законов или указов. У них не было права инициировать такую процедуру. С точки зрения данной процедуры решающее значение имел исключительно публичный интерес, защищаемый судом, а не частный интерес сторон" <6>. Впоследствии за запросами судов в органы конституционного контроля закрепилась репутация средства косвенного доступа граждан к конституционному правосудию.
Статья: Рассуждения о необходимости прений сторон в российском уголовном судопроизводстве
(Лапин Е.С.)
("Российский судья", 2022, N 12)Безвозвратно ушло то время, когда прения сторон (судебные прения) считали, что это "самая живая, подвижная, изменчивая в содержании и объеме часть судебного состязания" <4>. Весьма показательными в этом отношении являются результаты изучения нами судебной практики на предмет соблюдения положений ст. 292 УПК РФ. Типичные нарушения закона тут обнаруживались в том, что суды просто забывали разъяснять право ходатайствовать об участии в прениях сторон (представителю потерпевшего, гражданскому ответчику и т.д.) и предоставлять право на участие в прениях сторон их участникам, а последние, в свою очередь, равным образом сами не вспоминали об этом. Все участники прений сторон (кроме государственного обвинителя и защитника) весьма редко пользуются правом выступления с судебной речью. Да и прокурор и адвокат стараются выступать с очень краткими речами, содержание которых выдает их формальный подход к этой процедуре ex officio. Юристам приходится теперь работать быстро, экономя свое рабочее время.
(Лапин Е.С.)
("Российский судья", 2022, N 12)Безвозвратно ушло то время, когда прения сторон (судебные прения) считали, что это "самая живая, подвижная, изменчивая в содержании и объеме часть судебного состязания" <4>. Весьма показательными в этом отношении являются результаты изучения нами судебной практики на предмет соблюдения положений ст. 292 УПК РФ. Типичные нарушения закона тут обнаруживались в том, что суды просто забывали разъяснять право ходатайствовать об участии в прениях сторон (представителю потерпевшего, гражданскому ответчику и т.д.) и предоставлять право на участие в прениях сторон их участникам, а последние, в свою очередь, равным образом сами не вспоминали об этом. Все участники прений сторон (кроме государственного обвинителя и защитника) весьма редко пользуются правом выступления с судебной речью. Да и прокурор и адвокат стараются выступать с очень краткими речами, содержание которых выдает их формальный подход к этой процедуре ex officio. Юристам приходится теперь работать быстро, экономя свое рабочее время.
Статья: Принудительное лицензирование и иные формы возмездного использования запатентованных изобретений без согласия правообладателей в законодательстве Франции и Великобритании
(Латынцев А.В.)
("Журнал зарубежного законодательства и сравнительного правоведения", 2024, N 2)Также подобные процедуры лицензирования ex officio предусмотрены в интересах:
(Латынцев А.В.)
("Журнал зарубежного законодательства и сравнительного правоведения", 2024, N 2)Также подобные процедуры лицензирования ex officio предусмотрены в интересах:
"Правовая адгезия, или Реабилитация по-французски: о значимости компромисса в урегулировании несостоятельности"
(Ионцев М.А.)
("Статут", 2023)Согласно абз. 2 ст. L. 622-10 ТК Франции требование о переходе к другим коллективным процедурам могут подать в трибунал должник, кредиторы, администраторы процедуры и прокурор, однако судья вправе поставить вопрос об открытии другой процедуры ex officio. Если в ходе наблюдения было выяснено, что процедура сохранения не сможет привести к положительным результатам, так как причины несостоятельности невозможно устранить, и она с необходимостью наступит либо проявится через достаточно короткое время после исполнения плана сохранения, то согласно абз. 3 ст. L. 622-10 ТК Франции (только в таком случае) судья может осуществить переход к реабилитации или ликвидации.
(Ионцев М.А.)
("Статут", 2023)Согласно абз. 2 ст. L. 622-10 ТК Франции требование о переходе к другим коллективным процедурам могут подать в трибунал должник, кредиторы, администраторы процедуры и прокурор, однако судья вправе поставить вопрос об открытии другой процедуры ex officio. Если в ходе наблюдения было выяснено, что процедура сохранения не сможет привести к положительным результатам, так как причины несостоятельности невозможно устранить, и она с необходимостью наступит либо проявится через достаточно короткое время после исполнения плана сохранения, то согласно абз. 3 ст. L. 622-10 ТК Франции (только в таком случае) судья может осуществить переход к реабилитации или ликвидации.
"Проблемы реализации принципов гражданского судопроизводства в правоприменительной деятельности: монография"
(отв. ред. В.М. Жуйков, С.С. Завриев)
("НОРМА", "ИНФРА-М", 2024)В то же время АПК РФ не определяет, как надлежит поступать суду при выявлении факта непроведения обязательных переговоров. Как представляется, возможны как минимум два варианта разрешения такой ситуации. Если исходить из понимания обязательных переговоров как исключительно примирительной процедуры, то суд должен направить стороны на переговоры ex officio (в отличие от медиации без ходатайства сторон в силу обязательности переговоров), предоставив им определенный срок, а затем зафиксировать достигнутый сторонами результат по правилам ст. 153.7 ГПК РФ, ст. 138.6 АПК РФ, ст. 137.7 КАС РФ путем вынесения соответствующего судебного акта. При таком толковании необходима нормативная конкретизация круга дел, по которым переговоры рассматриваются как обязательная примирительная процедура в рамках уже возбужденного процесса. Если же понимать обязательные переговоры как разновидность досудебного порядка урегулирования спора, то вопрос о правовых последствиях непроведения переговоров должен решаться в зависимости от стадии процесса, на которой выявлен данный факт, в контексте возвращения заявления (ст. 15 ГПК РФ, ст. 129 АПК РФ, ст. 129 КАС РФ) или оставления заявления без рассмотрения (ст. 222 ГПК РФ, ст. 148 АПК РФ, ст. 196 КАС РФ) по аналогии с претензионным порядком урегулирования спора. Такой подход к пониманию обязательных переговоров требует законодательной конкретизации круга дел, по которым переговоры рассматриваются как обязательный досудебный порядок урегулирования. Однако указанные подходы не являются взаимоисключающими: если не рассматривать несоблюдение требования о проведении досудебных переговоров по соответствующим категориям дел как препятствие к возбуждению дела, то полномочие суда направлять стороны на обязательные переговоры по таким делам становится логичным, юридически обоснованным и не противоречащим праву на доступ к суду.
(отв. ред. В.М. Жуйков, С.С. Завриев)
("НОРМА", "ИНФРА-М", 2024)В то же время АПК РФ не определяет, как надлежит поступать суду при выявлении факта непроведения обязательных переговоров. Как представляется, возможны как минимум два варианта разрешения такой ситуации. Если исходить из понимания обязательных переговоров как исключительно примирительной процедуры, то суд должен направить стороны на переговоры ex officio (в отличие от медиации без ходатайства сторон в силу обязательности переговоров), предоставив им определенный срок, а затем зафиксировать достигнутый сторонами результат по правилам ст. 153.7 ГПК РФ, ст. 138.6 АПК РФ, ст. 137.7 КАС РФ путем вынесения соответствующего судебного акта. При таком толковании необходима нормативная конкретизация круга дел, по которым переговоры рассматриваются как обязательная примирительная процедура в рамках уже возбужденного процесса. Если же понимать обязательные переговоры как разновидность досудебного порядка урегулирования спора, то вопрос о правовых последствиях непроведения переговоров должен решаться в зависимости от стадии процесса, на которой выявлен данный факт, в контексте возвращения заявления (ст. 15 ГПК РФ, ст. 129 АПК РФ, ст. 129 КАС РФ) или оставления заявления без рассмотрения (ст. 222 ГПК РФ, ст. 148 АПК РФ, ст. 196 КАС РФ) по аналогии с претензионным порядком урегулирования спора. Такой подход к пониманию обязательных переговоров требует законодательной конкретизации круга дел, по которым переговоры рассматриваются как обязательный досудебный порядок урегулирования. Однако указанные подходы не являются взаимоисключающими: если не рассматривать несоблюдение требования о проведении досудебных переговоров по соответствующим категориям дел как препятствие к возбуждению дела, то полномочие суда направлять стороны на обязательные переговоры по таким делам становится логичным, юридически обоснованным и не противоречащим праву на доступ к суду.
Статья: Скрытое администрирование и системная деятельность арбитра ad hoc - тождественные понятия?
(Трезубов Е.С.)
("Третейский суд", 2024, N 1/2)Поэтому в актуальной судебной практике часто встречается подход к квалификации скрытого администрирования как противоречия публичному порядку Российской Федерации <12>, который устанавливается компетентными судами в процедурах контроля ex officio, а не в заявительном порядке. Суды указывают, что формальное образование арбитража ad hoc, имеющего все признаки институционального арбитража, свидетельствует о нарушении сторонами спора и составом третейского суда принципов законности и добросовестности, составляющих основу публичного порядка Российской Федерации. Как представляется, подобная практика в очередной раз подчеркивает отсутствие объективных границ категории противоречия публичному порядку и вступает в противоречие с нормой ст. 44 ФЗ об арбитраже. Однако, учитывая цель проведенной реформы третейских судов в России ("очищение" сферы арбитража и сохранение права на проведение третейского разбирательства только у центров, обладающих признанной репутацией и квалификацией), скрытое администрирование арбитража ad hoc в действительности нужно признавать противоречащим фундаментальным началам законодательства об арбитраже. Деятельность на системных началах тех организаций, которые должны были покинуть рынок третейского разбирательства, на самом деле должна признаваться противоречащей публичному порядку Российской Федерации.
(Трезубов Е.С.)
("Третейский суд", 2024, N 1/2)Поэтому в актуальной судебной практике часто встречается подход к квалификации скрытого администрирования как противоречия публичному порядку Российской Федерации <12>, который устанавливается компетентными судами в процедурах контроля ex officio, а не в заявительном порядке. Суды указывают, что формальное образование арбитража ad hoc, имеющего все признаки институционального арбитража, свидетельствует о нарушении сторонами спора и составом третейского суда принципов законности и добросовестности, составляющих основу публичного порядка Российской Федерации. Как представляется, подобная практика в очередной раз подчеркивает отсутствие объективных границ категории противоречия публичному порядку и вступает в противоречие с нормой ст. 44 ФЗ об арбитраже. Однако, учитывая цель проведенной реформы третейских судов в России ("очищение" сферы арбитража и сохранение права на проведение третейского разбирательства только у центров, обладающих признанной репутацией и квалификацией), скрытое администрирование арбитража ad hoc в действительности нужно признавать противоречащим фундаментальным началам законодательства об арбитраже. Деятельность на системных началах тех организаций, которые должны были покинуть рынок третейского разбирательства, на самом деле должна признаваться противоречащей публичному порядку Российской Федерации.
Статья: О духе процессуального закона и цивилистического процесса: в поисках утраченного?
(Сахнова Т.В.)
("Вестник гражданского процесса", 2025, N 1)Хотелось бы акцентировать внимание еще на одном важном аспекте. Как известно, одной из важнейших задач in iure, если процесс не завершился обращением к несудебной процедуре или примирением, или признанием иска, было составление судебной формулы, представляющей собой акт волеизъявления сторон перед лицом суда на принятие определенной модели судопроизводства (которая могла быть также предписана законом) и которой должен был руководствоваться и судья <24>. Сегодня речь может идти о процессуальном соглашении сторон и суда, вырабатываемом в стадии подготовки и окончательно подтверждаемом в предварительном судебном заседании. В тех случаях, когда в силу закона процедура применяется ex officio, стороны должны иметь гарантии выхода из нее и применения правил общей процессуальной формы как максимально содержащей в себе гарантии правосудия. И это было бы наглядной законодательной демонстрацией ius и духа процессуального закона.
(Сахнова Т.В.)
("Вестник гражданского процесса", 2025, N 1)Хотелось бы акцентировать внимание еще на одном важном аспекте. Как известно, одной из важнейших задач in iure, если процесс не завершился обращением к несудебной процедуре или примирением, или признанием иска, было составление судебной формулы, представляющей собой акт волеизъявления сторон перед лицом суда на принятие определенной модели судопроизводства (которая могла быть также предписана законом) и которой должен был руководствоваться и судья <24>. Сегодня речь может идти о процессуальном соглашении сторон и суда, вырабатываемом в стадии подготовки и окончательно подтверждаемом в предварительном судебном заседании. В тех случаях, когда в силу закона процедура применяется ex officio, стороны должны иметь гарантии выхода из нее и применения правил общей процессуальной формы как максимально содержащей в себе гарантии правосудия. И это было бы наглядной законодательной демонстрацией ius и духа процессуального закона.
"Российские процессуалисты о праве, законе и судебной практике: к 20-летию Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации: монография"
(отв. ред. В.В. Молчанов)
("Статут", 2023)Вместе с тем в XX в. возобладало преимущественно нормативистское толкование правосудия как исключительно публичной, властной деятельности суда по рассмотрению и разрешению дел (гражданских и уголовных) в определенной процессуальной форме и применению норм материального и процессуального права в целях защиты прав и законных интересов. В немалой степени, полагаем, это было следствием консолидации и кодификации права во второй половине - конце XIX в., когда концептуальное осмысление сущностных начал процесса устремилось в догматическом направлении, и особое влияние здесь оказала немецкая научная процессуальная мысль. Трансформация исторической парадигмы actio habere - ius habere в свою противоположность (ius - actio), рожденная толкованием римских Дигест через призму уже сложившейся в Средние века системы частного права (которая сама была следствием системы римских исков), выраженная в различных концептах исковой и в целом - судебной защиты, определила развитие права на протяжении всего XX в. Соответственно, категория "справедливость" стала пониматься прежде всего как этический или социальный критерий, некая общая идеологема <1>, основополагающая идея формирования и функционирования права и нравственный идеал <2>, но не правоприменительный инструментарий. И также не случайно включенное в проект Конституции РФ 1993 г. положение о том, что судебная власть, являясь хранительницей гражданского мира, прав и свобод человека и гражданина, обеспечивает законность и справедливость (ч. 1 ст. 107 проекта) <3>, впоследствии не вошло в текст Конституции - по причине ненайденного юридического баланса между постулатом "решение суда должно быть законным и обоснованным" и справедливостью. Свою роль сыграла и устойчивость материально-правовой парадигмы правосудия, имеющей корни в немецкой середины XIX в. материально-правовой теории иска, воспринятой в последующем зачастую буквально, когда гражданский процесс определялся через принудительное осуществление права. Не вдаваясь сейчас в анализ этого концепта (который составляет самостоятельный предмет исследования и к которому мы также обращались), подчеркнем одну главную мысль: правосудие, составляющее ядро цивилистического процесса, онтологически не может быть определяемо через категорию "принуждение"; его высшая цель и пафос - справедливость, которая может быть достигнута только справедливыми средствами, и только в таком случае - независимо от национального концепта цивилистического процесса - и частные, и публичные права и интересы могут получить должную защиту и охранение. И в реализации этого предназначения справедливость, бесспорно, суть главный прикладной инструментарий, ибо scire leges non hoc est verba earum tenere, sed vim ac potestatem <4>, a placuit in omnibus rebus praecipiam esse iustitiae aequitatisque quam stricti iuris rationem <5>. Справедливость средств защиты, т.е. методов цивилистического процесса, отыскиваема через баланс частного и публичного во взаимодействии заинтересованных лиц и суда в процессуальных отношениях, иными словами, через гармонизацию процессуального волеизъявления заинтересованного лица и полномочий суда (в том числе ex officio) в процедурном развитии процесса "здесь и сейчас". Реформы цивилистического процессуального законодательства стран различных правовых традиций последних двух десятилетий, связанные прежде всего с процедурным развитием процесса, реализацией его двуединой закономерности унификации и дифференциации, стремлением воплотить идею справедливого судебного процесса в повседневности процессуальных отношений, с очевидностью являются тому подтверждением. На глобальном уровне это означает, что исторически выработанная становлением цивилистического процесса парадигма actio - ius, пройдя через свое отрицание - ius-actio - в XIX и XX вв., возвращает свое исконное "Я" сегодня. Однако процесс движется в данном направлении скорее "самотеком", нежели осознанной потребностью.
(отв. ред. В.В. Молчанов)
("Статут", 2023)Вместе с тем в XX в. возобладало преимущественно нормативистское толкование правосудия как исключительно публичной, властной деятельности суда по рассмотрению и разрешению дел (гражданских и уголовных) в определенной процессуальной форме и применению норм материального и процессуального права в целях защиты прав и законных интересов. В немалой степени, полагаем, это было следствием консолидации и кодификации права во второй половине - конце XIX в., когда концептуальное осмысление сущностных начал процесса устремилось в догматическом направлении, и особое влияние здесь оказала немецкая научная процессуальная мысль. Трансформация исторической парадигмы actio habere - ius habere в свою противоположность (ius - actio), рожденная толкованием римских Дигест через призму уже сложившейся в Средние века системы частного права (которая сама была следствием системы римских исков), выраженная в различных концептах исковой и в целом - судебной защиты, определила развитие права на протяжении всего XX в. Соответственно, категория "справедливость" стала пониматься прежде всего как этический или социальный критерий, некая общая идеологема <1>, основополагающая идея формирования и функционирования права и нравственный идеал <2>, но не правоприменительный инструментарий. И также не случайно включенное в проект Конституции РФ 1993 г. положение о том, что судебная власть, являясь хранительницей гражданского мира, прав и свобод человека и гражданина, обеспечивает законность и справедливость (ч. 1 ст. 107 проекта) <3>, впоследствии не вошло в текст Конституции - по причине ненайденного юридического баланса между постулатом "решение суда должно быть законным и обоснованным" и справедливостью. Свою роль сыграла и устойчивость материально-правовой парадигмы правосудия, имеющей корни в немецкой середины XIX в. материально-правовой теории иска, воспринятой в последующем зачастую буквально, когда гражданский процесс определялся через принудительное осуществление права. Не вдаваясь сейчас в анализ этого концепта (который составляет самостоятельный предмет исследования и к которому мы также обращались), подчеркнем одну главную мысль: правосудие, составляющее ядро цивилистического процесса, онтологически не может быть определяемо через категорию "принуждение"; его высшая цель и пафос - справедливость, которая может быть достигнута только справедливыми средствами, и только в таком случае - независимо от национального концепта цивилистического процесса - и частные, и публичные права и интересы могут получить должную защиту и охранение. И в реализации этого предназначения справедливость, бесспорно, суть главный прикладной инструментарий, ибо scire leges non hoc est verba earum tenere, sed vim ac potestatem <4>, a placuit in omnibus rebus praecipiam esse iustitiae aequitatisque quam stricti iuris rationem <5>. Справедливость средств защиты, т.е. методов цивилистического процесса, отыскиваема через баланс частного и публичного во взаимодействии заинтересованных лиц и суда в процессуальных отношениях, иными словами, через гармонизацию процессуального волеизъявления заинтересованного лица и полномочий суда (в том числе ex officio) в процедурном развитии процесса "здесь и сейчас". Реформы цивилистического процессуального законодательства стран различных правовых традиций последних двух десятилетий, связанные прежде всего с процедурным развитием процесса, реализацией его двуединой закономерности унификации и дифференциации, стремлением воплотить идею справедливого судебного процесса в повседневности процессуальных отношений, с очевидностью являются тому подтверждением. На глобальном уровне это означает, что исторически выработанная становлением цивилистического процесса парадигма actio - ius, пройдя через свое отрицание - ius-actio - в XIX и XX вв., возвращает свое исконное "Я" сегодня. Однако процесс движется в данном направлении скорее "самотеком", нежели осознанной потребностью.