МНЕНИЕ

СУДЬИ КОНСТИТУЦИОННОГО СУДА РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

К.В. АРАНОВСКОГО К ПОСТАНОВЛЕНИЮ КОНСТИТУЦИОННОГО СУДА

РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ ОТ 26 МАЯ 2011 ГОДА N 10-П

Постановлением от 26 мая 2011 года N 10-П Конституционный Суд Российской Федерации признал не противоречащими Конституции Российской Федерации взаимосвязанные положения пункта 1 статьи 11 ГК Российской Федерации, пункта 2 статьи 1 Федерального закона "О третейских судах в Российской Федерации", статьи 28 Федерального закона "О государственной регистрации прав на недвижимое имущество и сделок с ним", пункта 1 статьи 33 и статьи 51 Федерального закона "Об ипотеке (залоге недвижимости)" в их конституционно-правовом смысле, выраженном в том же Постановлении.

Поддерживая выводы, в нем изложенные, полагаю правильным высказать в соответствии с частью второй статьи 76 Федерального конституционного закона "О Конституционном Суде Российской Федерации" мнение по отдельному положению, которое едва ли может быть правовой позицией ввиду его расхождения с конституционными установлениями.

1. Конституционный Суд Российской Федерации, обоснованно определяя третейские суды средством разрешения споров, институтом гражданского общества, исходил вместе с тем из того, что собственно правосудия (юрисдикции) они не осуществляют, и отнес этот вид деятельности лишь к судам, учреждаемым государством.

Придание правосудию того смысла, что оно образует лишь отправление или функцию государственной власти, не вполне согласуется с конституционным принципом правового государства и не имеет достаточных оснований в конституционных положениях, относящихся к делу.

2. Конституционное право, образуя широко распространенную традицию, последовательно исполненную в положениях Конституции Российской Федерации, поддерживает идею правовой государственности, опирается на нее и следует основным ее началам. В свою очередь, постулат о правовом государстве исходит из того, что право и государство, несмотря на их общность, даже при социально активной государственности не соединяются в слитное целое, т.е. условно обособленны.

В обособлении этом отношения между правом и государством таковы, что государство должно праву подчиниться. Причем государство оправдывает себя настолько, насколько остается в служебном положении, а право обращается к ресурсам государства постольку, поскольку они нужны для его действительного господства, верховенства. В итоге необходим тот общий вывод, что право может себя осуществлять не только через институты государственности, но и помимо них.

Государство и право имеют свои функции и ресурсы, в которых могут деятельно выражать себя как в единстве, так и по отдельности. Так, политическая дискреция, административное усмотрение получают реализацию в государственной власти с известной долей самостоятельности от правовых предписаний, поскольку те не предрешают каждый раз во всей полноте выбор политического, финансового, международного или административного решения. И тем же образом отправление права нельзя свести лишь к деяниям государства. Правосудие (jurisdictio), т.е. разрешение различных споров и дел об ответственности с постановлением обязывающих решений, а в буквальном смысле - вынесение суждений, основанных на праве, представляет собой не только и не столько способ овеществления власти, сколько ресурс и принадлежность права.

Мировоззренческие основы правовой государственности, ее идейная часть - это вопрос убеждений, которые не обязан разделять каждый, тем более при конституционной свободе взглядов, мнений и при идеологическом многообразии. Считать ли правовое государство частью живой действительности, видеть ли в нем академическую абстракцию с далекими перспективами - личный выбор. Но выбор, формально сделанный народом России с учреждением Конституции 12 декабря 1993 года, в любом случае обязывает следовать если не идее правового государства, то построениям и правилам, на нем основанным. Поэтому сводить правосудие к учреждениям государства значило бы войти в противоречие с конституционными началами.

3. Представление о правосудии как об институте неизменно государственного происхождения, вовлеченном в государство как его собственное дело или как "отрасль" государственной власти, не имеет ни исторического, ни актуального подтверждения. В ретроспективе, еще до образования конституционной традиции и даже прежде чем сложилась сама государственность, правосудие обрело свои основания и формы, пусть и неразвитые, лишенные надежной опоры на публичную власть при дефиците принудительности. С образованием государства оно получило новые возможности утвердиться и возрасти в своем значении. И хотя политика или администрация не всегда способствуют, а то и вредят правосудию, отчего оно и правопорядок приходят в упадок, современное государство, в самом деле, уже давно обеспечивает своими силами деятельность правосудия в его большей или в самой заметной и значимой части. Но наряду с правосудием, освоенным государственностью, всегда, так или иначе, востребованы юрисдикционные институты и процедуры, применяемые постоянно или по случаю (ad hoc) за ее рамками. Они получают признание в гражданской, общественной, корпоративной, профессиональной, в традиционной или в заново образуемой неполитической самоорганизации граждан. Значительную часть своего наполнения современный правопорядок взял именно в применении таких институтов и процедур, например, в торговом, в корпоративном праве и в судопроизводстве, в частности, негосударственных коммерческих судов.

Разумеется, по мере того как растет влияние и значение государства, часть институтов и функций общественной самоорганизации осваивает оно, принимая их в свое ведение, под прямой или косвенный контроль. Это, однако, не пресекает их преемственности настолько, чтобы само их существо и смысл менялись бы в корне. Государственное правосудие, даже преобладая и образуя "отрасль" власти, остается все же правосудием до той поры, пока отвечает своей природе. Подобным образом медицина, образование, филантропия (социальная помощь), дорожное хозяйство, экономическое регулирование, навигация, лоцманское дело, борьба со стихиями, местное и корпоративное самоуправление, множество других общественных институтов и функций, освоенных государством или поставленных им под опеку, хранят исконное свое значение. Его определяет, в первую очередь, их происхождение и социальная в них нужда; государственное участие их существа не исчерпывает. И это значит, что продолжение различных функций, институтов и занятий возможно как в составе государственной организации, так и за ее границами. Оно тем более возможно в конституционно устроенном, гражданском обществе, где свободы и права человека, признаваемые, но не сотворенные государством, поставлены на вершину системы ценностей, что делает необходимым личное и общественное самоопределение, в известной мере свободное от решающего участия государства.

Выводить правосудие лишь из публичной власти на том только основании, что теперь большая часть юрисдикционных споров получает разрешение в судах от имени государства, означало бы анахронизм, когда обстоятельства, наблюдаемые на кратком участке исторического времени, приняты за неизменную данность. Но главное, это обедняло бы ценность и действительные возможности правосудия, лишало бы его той главной части авторитета, что коренится в собственном его значении и не сводится к могуществу государства. Отдаленным и малозаметным, но неизбежным следствием такой логики, если ее уверенно длить, стало бы общее ослабление независимости судов. Есть разница в том, из чего ее выводить - из полезного ли распределения "работ" между учреждениями государства, из разделения ли властей, пресекающего "собирание" власти с авторитарной угрозой гражданской свободе, или все же, не исключая сказанного, видеть в основании судебной независимости служение праву, ни к чему иному не сводимое. Только в таком служении суд действует "не взирая на лица"; лишь в нем правосудие не зависит ни от кого, даже от государства.

4. Определение третейских, в частности, судов институтом гражданского общества с отказом признать их юрисдикцию внутренне противоречиво. Самому гражданскому обществу в этом случае отказано, по сути, в доверии с подозрением на его неспособность к правосудию, которое должно достаться лишь государству. Оставляя без ответа, Конституционный Суд Российской Федерации в своем Постановлении справедливо отклонил доводы представителя заявителя о том, что правосудие третейских судов чревато злоупотреблениями, утратой дорогостоящего имущества и даже российского суверенитета. Ведь опасения и упреки такого рода легко обратить и к действующей судебной системе, следуя одному из влиятельных течений в ее общественном обсуждении.

Недоверие государства гражданским институтам конституционно несостоятельно. Если Конституционный Суд Российской Федерации неоднократно и обоснованно следовал принципу поддержания доверия граждан к действиям государства, то тем более бесспорна обязанность конституционного государства, поставленного на службу обществу, доверять его институтам и самим гражданам, презюмируя их ответственность и добросовестность. Недоверие, выражаемое в исключительности прав государства на устройство и регулирование всевозможных отношений и занятий, обрекает его на расточительность и бездействие в беспочвенном расчете на преувеличенные таланты чиновничества, а граждан побуждает к безответственной требовательности и вместе с тем к безучастности в общих делах. Недоверие это, кроме прочего, противоречит конституционным основам народовластия и признанию конституционных прав высшей ценностью, поскольку единственным его основанием может быть признание за государством отдельных от граждан интересов, следуя которым оно и ограждало бы себя и свои дела от притязаний гражданского общества на соучастие в них и на самоорганизацию.

Действия государства должны следовать презумпции, предполагающей, например, способность муниципального сообщества осуществлять публичную власть в местном самоуправлении без административного подчинения его органов органам государственной исполнительной власти, способность предпринимательства к саморегулированию и социальному партнерству, состоятельность университетской, адвокатской, нотариальной автономии, способность граждан к частной благотворительности и к прочему, что поддерживает Конституция Российской Федерации. В этот ряд встает и третейское правосудие. Признание за третейским судом юрисдикции не противоречит подлинно конституционной действительности, но, напротив, содержательно и целостно соединяется с нею, входит в конституционную перспективу.

Если доверие граждан государству предполагается, то предполагать нужно и взаимность, а также устойчивость доверия к отдельным поводам, угрожающим его поколебать. И если частный случай, когда презумпция доверия государству, например государственному суду, не подтвердилась, не отменяет презумпцию в целом, то и опровержение той же презумпции отдельным актом недобросовестности или некомпетентности гражданских институтов не дает государству оснований отказать им в доверии и обратить его в презумпцию недоверия, например, третейскому суду.

5. Положения Конституции Российской Федерации доверие предполагают и, не отрицая юрисдикции институтов иных, чем государственные суды, не предрешают исключительно государственных юрисдикционных прав.

Во всяком случае, часть 3 статьи 46 Конституции Российской Федерации признает право каждого на обращение в межгосударственные органы по защите прав и свобод человека, включая наднациональные суды, не входящие в судебную систему Российской Федерации. Россия признает, стало быть, в отношении себя самой и подвластных ей субъектов юрисдикцию иную, чем ее собственная, хотя и образуемую, как и третейские суды, не без ее участия (контроля). Россия признает и акты иностранного правосудия, из чего следует, что в нерасторжимую связь с национальной государственностью правосудие не поставлено.

Из положений статьи 10 Конституции Российской Федерации о разделении властей следует, в частности, что органы судебной власти самостоятельны. Это исключает отправление правосудия органами законодательной, исполнительной властей, но не делает обязательным тот вывод, что правосудная юрисдикция возможна лишь в актах государственной судебной власти.

Статья 18 Конституции Российской Федерации, утверждая, что права и свободы человека и гражданина определяют собой деятельность законодательной власти и власти исполнительной, не завершает триаду судебной властью, но предписывает обеспечение прав и свобод правосудием и тем самым не замыкает его в границы государственной системы разделения властей.

Согласно части 5 статьи 32 Конституции Российской Федерации граждане России вправе участвовать в отправлении правосудия, а не только судебной власти.

В части 1 статьи 45 и части 1 статьи 46 Конституция Российской Федерации различает, с одной стороны, государственную защиту прав и свобод, а с другой - судебную их защиту, гарантируя эти виды защиты по отдельности. Если бы государство поглощало собой правосудие, то судебная защита прав и свобод вошла бы в государственную их защиту и посвященное ей отдельное конституционное положение стало бы избыточным, а это явно не так.

Конституционные положения о разграничении предметов ведения между Российской Федерацией и ее субъектами, а также действительное их исполнение при издании Федерального закона "О третейских судах в Российской Федерации" также не позволяют отрицать негосударственную юрисдикцию. Ведь если этот Закон не предполагает его развития в региональном законодательстве, то издан он, следовательно, по предмету собственного ведения Российской Федерации. При этом предмет его регулирования таков, что издание названного Закона можно связать лишь с пунктом "в" (в части защиты прав и свобод человека) и с пунктом "о" статьи 71 Конституции Российской Федерации, поскольку из других ее пунктов издание такого Закона не следует. Последний же пункт из названных двух относит к ведению Российской Федерации, в частности, судоустройство, гражданское и гражданско-процессуальное законодательство. И поскольку судебная защита прав и свобод предполагается в том числе по гражданскому законодательству, а судоустройство и процессуальное законодательство относятся к правосудию тем более, то издание по таким предметам федерального ведения Закона о третейских судах позволяет определенно решить, что институт третейского суда располагается именно в области правосудия.

Положения главы 7 Конституции Российской Федерации хотя и объединены титулом "Судебная власть", по буквальному своему значению имеют более широкий смысл.

Во всяком случае, часть 1 статьи 118, устанавливая, что правосудие в Российской Федерации осуществляется только судом, тем самым запрещает его осуществлять иным властям, но не опровергает третейской юрисдикции.

Положения части 2 статьи 118 Конституции Российской Федерации связывают судебную власть установленными видами судопроизводства, что само по себе не отрицает юрисдикции негосударственных институтов.

Положения части 3 статьи 118 Конституции Российской Федерации предусматривают установление федеральным конституционным законом судебной системы Российской Федерации.

Федеральный конституционный закон "О судебной системе Российской Федерации" в части 1 статьи 1 допускает осуществление судебной власти исключительно судами в лице судей и присяжных, народных, арбитражных заседателей. Запрещая, далее, другим органам и лицам осуществление правосудия, он берет это понятие в тесном смысле и продолжает его в части 1 статьи 4, по которой правосудие в Российской Федерации осуществляется только судами, учрежденными в соответствии с Конституцией Российской Федерации и названным Законом, а создание судов, им не предусмотренных, не допускается. Из буквального прочтения приведенных законоположений действительно следует, в частности, тот вывод, что третейские суды, поскольку их предусмотрел иной, а не этот Закон, правосудия осуществлять не могут и к судам не относятся. В истолковании этих законоположений, однако, важно иметь в виду, что согласно части 3 статьи 118 Конституции Российской Федерации названный Закон предназначен установить "судебную систему Российской Федерации" - судебную систему государства. Допуская осуществление правосудия "в Российской Федерации" только судами, учрежденными в соответствии с Конституцией Российской Федерации и названным Законом, часть 1 его статьи 4 перешла к более строгому изложению, при котором понятие правосудия, имея изначально более просторное значение, сократило часть своего смысла. Но юрисдикционную деятельность иных, помимо государственных судов, субъектов этот Закон, во всяком случае, не отрицает. Юрисдикционные права разрешать правовые споры или дела об ответственности имеют даже явно несудебные государственные органы (антимонопольная служба, избирательные комиссии); этими правами пользуются в трудовых спорах, в решениях квалификационных коллегий судей и т.д.

Если дело лишь в терминах, то слова "суд" или "правосудие" можно оставить в титулах государственной судебной системы, чтобы негосударственная юстиция, квазиюстиция довольствовались понятием юрисдикции, которое, впрочем, по смыслу столь близко правосудию, что они сливаются в синонимии. Но если государству отдавать не титулы, а исключительные привилегии вершить правосудную справедливость, при том что она берет свое начало не в государстве, а в праве, то в конституционном смысле такое движение было бы неверным.

Судья Конституционного Суда

Российской Федерации

К.В.АРАНОВСКИЙ

---