Обязательство провести эффективное расследование по утверждениям о жестоком обращении

Обязательство о проведении эффективного расследования всех случаев домашнего насилия является важнейшим элементом обязательств государства согласно статье 3 Конвенции. Чтобы быть эффективным, такое расследование должно быть своевременным и тщательным. Органы власти должны предпринять все разумные меры для обеспечения сохранности доказательств, имеющих отношение к произошедшим событиям, включая судебные доказательства. При рассмотрении дел о домашнем насилии требуется особенно добросовестное отношение, и в ходе национального судопроизводства необходимо принимать в расчет особый характер домашнего насилия. Обязательство государства по расследованию не будет выполнено, если защита, предлагаемая внутригосударственным правом, существует лишь в теории; прежде всего, она также должна эффективно применяться на практике, что требует быстрого рассмотрения дела без ненужных задержек (пункт 92 постановления).

Суд обратил внимание на то, что с 1 января 2016 года заявительница сообщила в полицию не менее чем о семи эпизодах повторного серьезного насилия или угроз насилием со стороны С., а также представила доказательства, включая медицинские заключения и письменные свидетельские показания, подтверждающие ее утверждения. Ее сообщения являлись небезосновательной жалобой на жестокое обращение, которая приводила к возникновению обязательства по проведению расследования, удовлетворяющего требованиям статьи 3 Конвенции (пункт 93 постановления).

Суд установил, что полиция провела по жалобам заявительницы ряд "доследственных проверок", которые неизменно заканчивались отказом возбуждать уголовное дело на том основании, что не было совершено никакого преступления, подлежащего уголовному преследованию. Прокуроры, осуществлявшие надзор, отменили несколько постановлений по завершении доследственных проверок. Очевидно, они сочли, что утверждения заявительницы носили достаточно серьезный характер и это требовало дополнительного рассмотрения ее жалоб. Однако полицейские не осуществили никаких дополнительных следственных действий и опять выносили постановления об отказе в возбуждении уголовных дел; формулировки этих постановлений, по сути, повторяли текст предыдущих постановлений. С. продолжал преследовать заявительницу в течение более чем двух лет, и за это время органы власти так и не начали уголовного расследования по факту применения или высказывания им угроз применения насилия в отношении заявительницы. Единственное уголовное дело, которое было возбуждено 1 января 2016 года, не относилось ни к одному из эпизодов насилия и касалось, как было отмечено выше, относительно незначительного правонарушения - публикации фотографий заявительницы (пункт 94 постановления).

Во многих предыдущих делах против России Европейский Суд устанавливал, что при получении небезосновательных заявлений о жестоком обращении власти обязаны возбудить уголовное дело; одной лишь "доследственной проверки" недостаточно для соблюдения требований об эффективном расследовании, установленных статьей 3 Конвенции. Эта предварительная стадия имеет слишком ограниченную область применения и не может привести к судебному разбирательству и наказанию виновного лица, поскольку возбуждение и расследование уголовного дела являются предварительными условиями для предъявления обвинений, которые впоследствии могут быть рассмотрены судом. Европейский Суд пришел к выводу о том, что отказ в возбуждении уголовного дела по небезосновательным жалобам на жестокое обращение служит доказательством невыполнения государством своего процессуального обязательства по статье 3 (пункт 95 постановления).

Суд отметил: "... в этих и во многих других делах нежелание полицейских возбудить уголовное дело и провести его расследование быстрым и тщательным образом привело к потере времени и негативным образом отразилось на их способности обеспечить сохранность доказательств домашнего насилия. Даже когда заявительница продемонстрировала видимые телесные повреждения, такие как после нападений 25 января и 18 мая 2016 года, медицинское освидетельствование не было назначено непосредственно после инцидента. Что касалось первого инцидента, то для назначения полицией медицинского освидетельствования (которое было произведено лишь в марте 2016 года, почти через два месяца после событий) потребовалось вмешательство прокурора, осуществляющего надзор. В отношении второго инцидента... полиция передала дело своим коллегам из другого региона, из-за чего имела место почти трехмесячная задержка. С учетом времени, прошедшего после инцидента, описанного в жалобе заявительницы, медицинское освидетельствование стало бессмысленным; таким образом, заявительнице нельзя вменять в вину то, что она отказалась проходить такое [медицинское] освидетельствование" (пункт 96 постановления).

Суд не убедился в том, что власти предпринимали какие-либо серьезные попытки установить обстоятельства нападений или составить общее представление о ряде насильственных действий, как это необходимо в делах о домашнем насилии. Объем их проверок сводился в большинстве случаев к выслушиванию версии правонарушителя об обстоятельствах нападений. Полицейские использовали разнообразные тактические приемы, позволяющие им закончить проверку как можно быстрее. Одна из подобных тактик заключалась в том, чтобы уговорить правонарушителя загладить свою вину и возместить причиненный ущерб. Как только он заменил разбитое стекло в машине заявительницы и вернул ей удостоверяющие личность документы и личные вещи, полиция заявила, что никакого преступления совершено не было, как будто ничего вообще не произошло. Еще один способ состоял в том, что полицейские старались придать тривиальный характер событиям, о которых сообщала им заявительница. Так, покушение на жизнь заявительницы посредством перерезания тормозного шланга ее машины было расценено как дело о мелком ущербе, причиненном повреждением ее собственности, и полиция закрыла дело под тем предлогом, что заявительница не представила оценку ущерба (пункт 97 постановления).

Столкнувшись же с признаками уголовно наказуемых деяний, такими как - зафиксированные травмы или текстовые сообщения с угрозами убийства, сотрудники полиции повысили стандарты представления доказательств, требуемые для возбуждения уголовного дела. Они утверждали: для установления факта такого преступления, как побои, необходимо доказательство нанесения более чем одного удара, а также что угрозы убийством должны быть "реальными и конкретными", чтобы подлежать уголовному преследованию. Они не ссылались ни на какой национальный источник или судебную практику в обоснование такого толкования положений уголовного права. Суд повторил - запрет жестокого обращения на основании статьи 3 относится ко всем без исключения формам домашнего насилия, и каждый такой акт влечет обязательство по расследованию. Даже один единственный удар может вызвать у жертвы чувства страха и нравственной боли и иметь целью сломить ее моральное и физическое сопротивление. Угрозы являются формой психологического насилия и уязвимая жертва может испытывать страх независимо от объективности характера такого запугивающего поведения. Комитет КЛДЖ указал, что гендерное насилие, чтобы расцениваться таковым, не обязательно должно подразумевать наличие "прямой и непосредственной угрозы для жизни и здоровья жертвы". Это означает следующее - власти всегда должны предпринимать серьезные попытки установить, что на самом деле произошло, и не должны полагаться на поспешные или необоснованные выводы для прекращения расследования по делу (пункт 98 постановления).

Власти обвиняли заявительницу в безынициативности при использовании средств правовой защиты, предоставляемых уголовным правом. По их мнению, то, что она вовсе не подавала или подавала, а впоследствии забирала назад заявления о возбуждении уголовного дела помешало органам государственной власти продолжать уголовное судопроизводство в отношении С. Суд не смог согласиться с этой точкой зрения. Он повторил: положения российского законодательства, которые делают уголовное расследование строго зависимым от подачи жалоб жертвой, несовместимы с обязательством государства по наказанию всех форм домашнего насилия. С учетом особенно уязвимой ситуации жертв домашнего насилия законодательная база должна позволять органам власти проводить расследование дел о домашнем насилии по собственной инициативе в качестве вопроса, представляющего общественный интерес, и наказывать лиц, виновных в таких действиях. В настоящем деле, несмотря на серьезность нападения на беременную заявительницу, которое привело к прекращению беременности, власти не рассмотрели вопрос о том, какие мотивы побудили заявительницу отозвать свое заявление, и не требовала ли серьезность нападения от них проведения уголовного расследования. Они не начали по собственной инициативе ни одного расследования по этому делу, хотя похищение человека и тяжкие телесные повреждения - такие как прерывание беременности - могли расследоваться в рамках публичного обвинения (пункт 99 постановления).

Власти утверждали, что заявительнице были доступны иные юридические средства правовой защиты (такие, как подача гражданского иска к С. о возмещении ущерба) и что если бы она ими воспользовалась, они бы выполнили свои процессуальные обязательства по Конвенции. Суд повторил, что такой иск привел бы к выплате компенсации, но не к судебному преследованию ответственных лиц. Соответственно, это не составляло бы выполнение государством своего процессуального обязательства по статье 3 в отношении расследования насильственных действий (пункт 100 постановления).

Принимая в расчет то, как органы государственной власти рассматривали это дело, в частности, нежелание органов власти проводить уголовное расследование в связи с заслуживающим доверия утверждениями заявительницы о жестоком обращении со стороны С. и непринятии ими эффективных мер в его отношении, обеспечивающих его наказание в соответствии с применимыми законодательными положениями, Суд пришел к выводу, что государство не выполнило своего позитивного обязательства по расследованию жестокого обращения, которому подверглась заявительница.

Заявительница также жаловалась, что непринятие властями конкретных мер по борьбе с гендерной дискриминацией в отношении женщин было равноценно нарушению статьи 14 Конвенции, взятой в совокупности со статьей 3.

Суд обратил внимание: "[в] соответствии с установившейся прецедентной практикой Суда для возникновения вопроса по статье 14 должно иметь место различие в обращении с физическими лицами в сравнимых ситуациях. Подобное различие в отношении является дискриминационным, если оно лишено объективного надлежащего обоснования. Суд также признал, что общая политика, которая оказывает диспропорциональное преюдиционное влияние на конкретную группу, может считаться дискриминацией, даже если она не имеет целью именно эту группу, и нет дискриминационных намерений. Дискриминация, противоречащая Конвенции, может также являться результатом de facto ситуации" (пункт 109 постановления).

Суд признал: "[и]сходя из условий специализированных правовых актов - в первую очередь Конвенции КЛДЖ и работы Комитета КЛДЖ,... насилие в отношении женщин, включая домашнее насилие, является формой дискриминации женщин. То, что государство не может защитить женщин от домашнего насилия, нарушает их право на равную защиту законом, независимо от того, является ли такое отсутствие защиты намеренным или нет..... В своей [О]бщей рекомендации N 19 (1992) касательно насилия в отношении женщин Комитет КЛДЖ разъяснил, что определение дискриминации женщин в статье 1 Конвенции КЛДЖ включает гендерное насилие, понимаемое как насилие, "направленное против женщины, потому что она является женщиной, или которое непропорциональным образом затрагивает женщин"... Через двадцать пять лет в [О]бщей рекомендации Комитета N 35 (2017) было подтверждено, что запрет гендерного насилия против женщин как формы дискриминации женщин эволюционировал в принцип обычного международного права" (пункт 110 постановления).

Что касается распределения бремени доказательства в делах о дискриминации, Суд постановил, что "если заявитель продемонстрировал различие в обращении, тогда именно государству-ответчику следует показывать, что это различие в обращении может быть оправдано... В контексте насилия против женщин, если было установлено, что оно воздействует на женщин непропорциональным образом, бремя перекладывается на власти, которые должны продемонстрировать, какого рода меры по исправлению ситуации были задействованы внутригосударственными органами власти для компенсации неудобств, ассоциируемых с гендерной принадлежностью, и обеспечить, чтобы женщины могли осуществлять и в полной мере пользоваться всеми правами человека и свободами на равных с мужчинами. Суд неоднократно постановлял, что продвижение гендерного равенства на сегодня является основной целью государств-членов Совета Европы, и что различие в обращении с целью обеспечения реального гендерного равенства может быть оправдано - и даже требоваться - на основании статьи 14 Конвенции... Реальное гендерное равенство может быть достигнуто только при толковании и применении положений Конвенции с учетом гендерных особенностей, при котором принимаются в расчет фактические проявления неравенства женщин и мужчин, а также то, как данные проявления влияют на жизнь женщин. Статья 14 не запрещает государству-участнику Конвенции иначе обращаться с группами лиц с тем, чтобы сгладить "фактическое неравенство" между ними; в действительности при определенных обстоятельствах неудачная попытка сгладить неравенство посредством различного обращения может сама по себе нарушать данную статью" (пункт 111 постановления).

В делах о домашнем насилии Суд ссылался на доклады международных и [региональных] правозащитных организаций, периодические отчеты Комитета КЛДЖ, а также статистические данные органов власти и академических институтов для установления существования prima facie указания на то, что домашнее насилие применяется главным образом против женщин, и что общее отношение местных органов власти - например, то, как с женщинами обращаются в отделениях полиции, когда они сообщают о домашнем насилии, и пассивность судебной системы при предоставлении эффективной защиты потерпевшим - создает атмосферу, благоприятствующую домашнему насилию. Суд пришел к аналогичному выводу в других делах, в которых внутригосударственные органы власти не оценили серьезность и масштаб проблемы домашнего насилия. Он постановил, что их действия выходили за рамки обычной халатности или задержки при рассмотрении дел о насилии в отношении женщин и были равнозначны повторению действий, оправдывающих такое насилие и отражающих дискриминационный подход к жертвам насилия по признаку их пола (пункт 113 постановления).

Суд отметил: поскольку было продемонстрировано наличие масштабного структурного предвзятого отношения, заявительнице не требуется доказывать, что она также являлась и жертвой отдельного предвзятого отношения. Однако если не имеется достаточных доказательств в подтверждение дискриминационного характера законодательства и практики или их воздействий, для установления дискриминационного иска потребуется доказанное предубеждение со стороны любых должностных лиц, занимающихся делом потерпевшей. В отсутствие такого доказательства тот факт, что были применены не все указанные или рекомендованные санкции и меры, сам по себе не указывает на появление дискриминационного умысла по признаку пола (пункт 114 постановления).

Суд повторил - для того, чтобы статья 14 Конвенции стала применимой, не требуется нарушение одного из реальных прав, гарантированных Конвенцией. Достаточно того, чтобы факты дела попадали "в сферу действия" иного существенного положения Конвенции или Протоколов к таковой (пункт 115 постановления). Касательно требования о том, чтобы заявленное различие в обращении относилось к любому из оснований в статье 14, Суд отметил, что "пол" явным образом упомянут в статье 14 как запрещенное основание для дискриминации. К настоящему делу соответственно применима статья 14 Конвенции в совокупности со статьей 3 Конвенции (пункт 116 постановления).

На основании доказательств, представленных заявительницей, и информации из национальных и международных источников, Суд пришел к выводу о существовании prima facie факторов, указывающих на то, что женщины в России в непропорциональной степени подвержены воздействию домашнего насилия. Женщины составляют подавляющее большинство потерпевших в "преступлениях, совершенных в семье и на бытовой почве" в официальной полицейской статистике; о насилии против женщин во многих случаях не сообщается, и оно не регистрируется, поэтому у женщин гораздо меньше шансов добиться судебного преследования насильников и признания их виновными по причине классификации таких преступлений во внутригосударственном праве (пункт 124 постановления).

В соответствии с обязательством государства-участника Конвенции КЛДЖ осуждать дискриминацию женщин во всех ее формах статья 19 Конституции Российской Федерации устанавливает принцип равноправия в отношении прав и свобод для мужчин и женщин, а также провозглашает их равные возможности по реализации таких прав и свобод. В настоящем деле предполагаемая дискриминация не проистекает из какого-либо законодательства, которое на первый взгляд является дискриминационным, а скорее является результатом фактической ситуации, при которой насилие применяется непропорционально в отношении женщин. Суд, соответственно, рассмотрел вопрос о том, ввели ли власти в действие политические меры по борьбе с дискриминационным обращением с женщинами и по защите их от домашних издевательств и домашнего насилия (пункт 125 постановления).

Суд отметил: "[д]оговорные органы ООН считали, что продолжающееся отсутствие определения... властями домашнего насилия в законодательстве Российской Федерации является несовместимым с их международными обязательствами. Заключительные замечания Комитета КЛДЖ по Шестому, Седьмому и Восьмому периодическим докладам Российской Федерации содержали настоятельные рекомендации Российской Федерации принять полноценное законодательство для профилактики и решения проблемы домашнего насилия и судебного преследования за такие преступления... Комитет по экономическим, социальным и культурным правам, а также Комитет против пыток отметили отсутствие определения домашнего насилия в российском законодательстве как представляющее проблемы с точки зрения соблюдения условий их соответствующих международных договоров... Рассматривая индивидуальную жалобу от российской женщины, которая была жертвой домашнего насилия, Комитет КЛДЖ установил, что нежелание властей вносить изменения в законодательство в отношении домашнего насилия лишило ее возможности добиваться осуществления правосудия и нарушило антидискриминационные положения Конвенции КЛДЖ" (пункт 127 постановления).

По мнению Суда, продолжающееся непринятие законодательства по борьбе с домашним насилием и отсутствие каких-либо форм запрещающих или охранных предписаний явно демонстрирует, что действия властей в настоящем деле не являлись обычным неисполнением или задержкой при решении проблемы насилия против заявительницы, а следовали из их нежелания признать серьезность и масштабность проблемы домашнего насилия в Российской Федерации и его дискриминационных последствий для женщин. Допуская в течение многих лет существование атмосферы, благоприятствующей домашнему насилию, власти не смогли создать условия для реального гендерного равенства, которые позволили бы женщинам жить без страха подвергнуться жестокому обращению или нападениям, посягающим на их физическую неприкосновенность, и пользоваться в равной мере защитой закона (пункт 132 постановления). Поэтому было допущено нарушение статьи 14 Конвенции в совокупности со статьей 3.